обладающая самосознанием. При всей правильности этих определений они

характеризуют Церковь только извне. Их можно сравнить с пояснениями, которые вы

дали бы человеку, желающему найти какой-то архитектурный памятник. Вы можете

описать этот памятник, дать почувствовать его значение, подчеркнуть его

характерные черты: говоря о храме, вы отметите определенные особенности здания -

иные, чем при описании городской ратуши или казармы; но что бы ни дало вам такое

описание, оно не введет вас внутрь здания. Так и определения катехизиса не

вводят нас внутрь Церкви. И это естественно, потому что знание Церкви есть

прежде всего знание опытное. Как и все, относящееся к области Божественного,

знание Церкви составляется из поклонения, из причастия и из принадлежности к

ней. Да, мы объединены общей верой, у нас одни таинства, мы совершаем единое

богослужение, наша иерархия объединяет нас всех и сохраняет в видимом и ощутимом

единстве. Но подлинная природа Церкви, глубинный опыт церковности определяются

иначе.

Прежде всего, по слову апостола Павла, Церковь есть тело Христово (Кол. 1,

24). Это одно из тех выражений, которые кажутся нам или столь привычными, что

уже утратили свое содержание, или наоборот, столь странными, что ничего нам не

говорят. Определение это связано не с понятием сочетания отдельных частей,

которые впоследствии могут распасться, а с понятием Воплощения. Мы - тело

Христово в самом реальном смысле, в смысле известного изречения: Церковь есть

продолжение Воплощения. Каждый из нас - присутствие Христа в мире.

Определение Церкви как тела, как организма позволяет нам сразу понять, что

это единое целое, состоящее не из частей, а из членов, которые навсегда

неразлучно соединены друг с другом с того момента, как они стали единым телом.

Чувство нераздельного единства тела Христова было очень живо в древности. Оно

ярко выражено, например, святым Иустином [2], который так писал одному своему другу,

впавшему в тяжкий грех и отлученному от церковного общения: Не ведаешь ли, что

пока ты находишься вне этого живого тела, на теле Христовом остается рана,