Анатолий Максимович:

Скажите, такова была всегда христианская

установка? Потому что, насколько мне помнится,

раньше говорили совершенно иначе. Меня, например,

учили, что в средние века христианская Церковь

считала, будто жизнь на земле — преходящее

состояние; оно, конечно, преходящее и теперь, но,

во всяком случае, считалось, что это менее

"важное" состояние, чем то, что будет после.

Митрополит Антоний:

Мне кажется, что тут есть два момента. Во-первых, в

течение многих столетий было среди христиан

несколько, скажем, выжидательное, даже

подозрительное отношение к плоти, потому что

казалось, будто плоть, телесность человека

связывает его с животным миром, делает его чем-то

ниже того духовного существа, которым человек

должен бы быть. Это — позднейшая установка, это

установка христианского мира, который уже как-то

потерял первобытный, радостный, всеобъемлющий

импульс. Скажем, в пятом веке один из отцов Церкви

писал, что никогда нельзя упрекать или обличать

плоть в том, что она "виновата" в

человеческом грехе, что грехи плоти — это грехи,

которые дух совершает над плотью. Так что

подозрительность, которая постепенно развилась

в связи с аскетической установкой, с борьбой за

целостность человека, сознание, что человек

иногда тяжелеет под гнетом своей плоти, не

является богословской, а только практической

установкой.

С другой стороны, всегда

была в христианстве жива вера, что, правда,

человек живет на земле временно; правда, будет

разлучение души и тела; правда, будет какой-то

период, когда душа будет жива, тогда как тело

будет костьми лежать в земле; но что в конечном

итоге будет воскресение плоти и что полнота

человеческого блаженства — это не

развоплощенный дух, а воплощенный человек, после

той катастрофы, того события, которое мы называем

Страшным судом, концом мира — назовите, как