менялось на протяжении веков; может быть, не в

основном, но в том смысле, что одно время делался

упор на одно, а в другие времена — на другое? Вы

сказали, что подозрительное отношение к плоти

характерно для более позднего периода

христианства, то есть для средних веков; теперь

от этой установки отказались, и плоть и дух снова

рассматриваются как равные?

Митрополит Антоний:

Видите ли, сказать, что теперь от такой установки

отказались, конечно, было бы немножко

оптимистично; но основная, первичная вера

христианской Церкви, библейской традиции сейчас

переживается и осмысливается с новой глубиной и

силой.

Анатолий Максимович: Я

отметил Ваше слово "оптимистично". Но в

связи с Воскресением Христа — все-таки я Вам

должен сказать совершенно откровенно, что с

точки зрения неверующего человека, который вовсе

не относится враждебно к религии, напрашивается

следующий вывод: что этот догмат был

сформулирован для того, чтобы отличить Христа от

обыкновенных людей, и для того, чтобы побудить

обыкновенных людей уверовать в Его Божественную

природу; другими словами, пользуясь современным

термином, этот догмат был сформулирован для

пропагандистских целей. Я могу Вам пояснить. Если

было бы просто сказано, что Христа надо считать

Богом в силу Его этического учения, в силу той

жертвы, которую Он принес, то одни поверили бы

этому, а другие — нет. И вот для того, чтобы убедить в этом

большее число людей, нужна была ссылка на

какое-то сверхъестественное событие — ибо от

Бога многие ждут чуда.

Митрополит Антоний: Я

думаю, что это исторически неправильно; я думаю,

что христианская вера началась с момента, когда у

каких-то людей — у апостолов, у нескольких

женщин, которые пришли ко гробу Спасителя после

Его распятия и смерти, у все увеличивающегося

количества людей — был непосредственный опыт, то