Макарий Великий [3] , рассуждая о религиозном опыте,

о созерцательном опыте, говорит, что когда

близость Божия, сознание Бога делается

всепоглощающим, когда оно нас охватывает до

глубины, мы уже не можем ни мыслить, ни

чувствовать, ни определять своей судьбы или

своих движений, своей воли — мы всецело

совпадаем с этим опытом, мы целиком превращаемся в созерцание, мы

не можем ни анализировать, ни разбирать, в чем

заключается этот опыт, и не можем за собой

следить и сознавать, что же с нами происходит. Это

то, что Феофан Затворник [4] называл

"блаженным пленом души", когда человек весь

оцепеневает, весь совпадает с этим опытом и

только живет в Боге и Богом. И вот Макарий

говорит, что если у Бога была бы забота только о

человеке, который удостоился такого

созерцательного состояния, оно бы никогда не

прекратилось; но, — говорит Макарий Великий, —

Бог имеет заботу

тоже и о тех, которые не дошли до этой духовной

глубины или духовной высоты; и поэтому Он

отступает на один шаг от Своего избранника, так,

что слабеет этот опыт, и человек приходит в себя.

Если взять образ (этот образ не принадлежит

Макарию Египетскому), можно так себе представить:

иногда поднимается море к берегу и поднимает на

своих волнах челнок; и пока море высоко, челнок

колеблется на водах; а потом море начинает

отходить, и челнок снова садится на песок, — вот

что случается. Но есть какой-то момент, когда этот опыт

переживаемого Бога уже стал настолько

прозрачным, что человек себя снова сознает, и в

этот момент он переходит из опыта в область веры,

как ее определяет Апостол в 11-й главе Послания к

евреям: уверенность в вещах невидимых... Опыт уже

перестал быть актуальным, это уже не видение, это

уже не созерцание, это уже не состояние; но

сознание того, что это состояние только что было,

что это созерцание еще трепещет в душе человека,