Беседы о вере и Церкви
установленных христианством и другими
религиозными учениями; другими словами, под общением
с Богом подразумевается: делать то, что нужно, и
не делать того, чего нельзя делать. Но я полагаю,
что для Вас этот термин имеет более глубокое
значение. Что же это означает для Вас конкретно?
Идет ли речь только о молитве или о чем-то другом?
Митрополит Антоний:
Ваш вопрос очень многогранный и, честно
признаюсь, очень трудный, в том смысле, что
говорить о каком-то опыте, который тебе кажется
достоверным, можно, но сделать его убедительным
или понятным, или помочь другому человеку его
уловить — очень трудно... Отвечая на ваш вопрос, я
бы сказал следующее. Во-первых, в нашем общении с
Богом есть, конечно, этический момент: соблюдение
божественных заповедей, следование каким-то
путем, который предуказан нам Богом; но, с другой
стороны, это общение тоже предполагает, что в
пределах если не моего личного опыта, то в
пределах чьего-то опыта было какое-то веление от
Бога, было какое-то указание, данное Им о том, что
эти заповеди — закон жизни, что этот путь ведет к жизни; и
вот за пределом этического момента, который
присутствует и который необходим, без которого
просто нет никакого смысла в общении, должен быть
где-то момент встречи — или моей лично, или
чьей-то еще. Скажем, в христианской, в библейской традиции речь
будет идти о том общении, которое имели с Богом
святые, пророки, законодатели; и если они
рассматриваются как глашатаи закона Божия, это
предполагает где-то личную встречу с Богом.
Анатолий Максимович:
Значит, это примерно сводится к тому, что понятия
зла и добра исходят от Бога, не правда ли? что
иначе этих понятий не было бы вообще? Это я очень
хорошо понимаю, и я всегда считал это самым
убедительным доводом в пользу религии, в пользу
существования Бога; это так. А вот момент встречи
— причем, я думаю, можно оставить в стороне
пророков и святых: в конце концов, веруют же не
только пророки и святые, веруют обыкновенные