Беседы о духовной жизни

Вопрос. Нужно ли готовить заранее одежду к погребению и какую по уставу Православной Церкви полагается готовить одежду для мирян?

Ответ. Одежду готовить можно, - конечно, в этом ничего плохого нет. Готовят все необходимое для погребения и некоторые священники. Священника хоронят в епитрахили, фелони, с Евангелием в руках, с крестом, дьякона - с кадилом, в стихаре. Миряне тоже могут подготовить одежду, и, наверное, полезно даже держать ее на виду, чтобы время от времени на нее посматривать. Если к тебе пришли люди, то это, надо думать, будет неприлично, но иногда, когда тебя никто не стесняет, хорошо было бы смотреть на нее, вспоминать о смерти. Между тем бывало и по-другому. Например, когда умер Димитрий Ростовский, после него осталось буквально несколько копеек, - у него вообще ничего не было, он все роздал. Пришлось собирать деньги на похороны столь выдающегося архиерея. Так же было, если не ошибаюсь, и с митрополитом Иоанном Тобольским. Потому к этому вопросу можно относиться по-разному. Конечно, в наше время, чтобы не обременять родственников, чтобы тебя после смерти, не дай Бог, еще не сожгли где-нибудь и пепел не развеяли по ветру, лучше заранее все подготовить, для того чтобы тебя хотя бы по-христиански погребли. А то люди не очень-то хотят обременять себя заботой о своих родственниках, и если это было бы допустимо, то тело умершего, может быть, и вообще выбросили бы - лишь бы побыстрей отделаться. Недавно был случай: говорят, что на погребение нет денег. Или не хотят тратиться, или в действительности средств нет и люди не пытаются их отыскать. На водку, конечно, деньги находятся всегда, поминки - это дело "святое". Наесться мяса, напиться водки - нужно обязательно, а совершить погребение, как положено христианам, предать земле - это для них лишняя трата денег.

Вопрос. Почему монахи умирают сидя?

Ответ. Вопрос странный. Я этого не знаю. Я надеюсь, что умру лежа на кровати, если только где-нибудь меня не сразит какая-нибудь болезнь и я не упаду замертво. У греков есть обычай: хоронить сидя епископов. Не знаю, соблюдается ли он сейчас, но в древности именно так и было. До сих пор в Харькове пребывают мощи святителя Афанасия Цареградского. Этот Константинопольский святитель совершал поездку в Москву и на обратной дороге, по-моему, где-то около Харькова умер. Он похоронен сидя. Еще мне известно, что святитель Игнатий Мариупольский (его мощи потом сгорели) также был похоронен сидя. Это такой обычай есть, но чтоб монахи умирали именно сидя - такого я не знаю. Серафим Саровский, скажем, почил стоя на коленях - на молитве. Правда, в Синайском монастыре, на горе Синай, есть мощи одного подвижника (имя его я забыл), умершего в сидячем положении. Я видел их на фотографии, этим мощам уже, наверное, тысяча лет или около того. Монах сидит с четками в руках - в каком положении он умер, в таком и остался. Но он умер сидя не нарочно, а, видимо, в час смерти молился Иисусовой молитвой. Чаще всего этой молитвой молятся сидя, так как упражняются в ней весьма подолгу; сколько-то поклонов сделают, какое-то время помолятся стоя, а большую часть времени проводят в сидячем положении. Как монах тот скончался, такими и остались его мощи. Однако это исключительный случай. Большинство людей умирают лежа, потому что перед смертью человек болеет, находится в немощи, а для немощного, больного самое удобное положение, разумеется, лежачее.

Вопрос. Что должен делать новоначальный, для того чтобы стяжать память смертную?

Ответ. Новоначальный должен молиться и притом как бы ожидать, настраиваться на память смертную. Не фантазировать, а настраиваться. Словно глядеть умом, духом в эту сторону. Потому что если он будет размышлять на этот счет, то он из-за своих размышлений, скорее, только отвлечется от молитвы и они обратятся у него в пустое мечтание. Вдруг начнет, допустим, наш N размышлять о смерти. Что из этого выйдет? Один смех. Или D-трапезник. Тот, наверно, впадет в уныние - придется еще его веселить, шутить. Поэтому то, о чем я сказал вначале, надо делать с осторожностью, и, ранее я говорил об этом, гораздо лучше иметь память смертную как некую веху, на которую нужно ориентироваться, чтобы знать, правильно ты идешь или нет, чем специально предаваться размышлениям о смерти. Еще раз повторю, что они приносят пользу человеку тогда, когда у него уже есть некоторый опыт общения с вечностью, когда он уже, так сказать, сталкивался с нею. А иначе чем они для него будут? (Батюшка шутит.) Кладбищенские воры тоже в каком-то смысле размышляют о смерти: их интересует, когда кто умер, им надо это знать, чтобы могилы грабить. Но такие мысли пользы им не приносят. И гробокопатели, я думаю, помышляют: "Хоть бы побольше покойников было, чтобы побольше заработать".

Вопрос. Я действительно считаю себя грешной и ничтожной тварью...

Батюшка комментирует: Тварь, между прочим, очень хорошее слово. Тварь - это значит творение, и если ты не считаешь себя тварью, то, следовательно, считаешь себя богом. Так что слово "тварь" не нужно, наверно, употреблять в ходячем его смысле.

Я действительно считаю себя грешной и ничтожной тварью и в помыслах постоянно так о себе пишу. Это плохо?

Ответ. Я не думаю, что ты так считаешь. Иначе по поведению это было бы сразу видно. Кто считает себя грешным и ничтожным, тот, конечно, не будет ни осуждать, ни злословить, ни укорять и так далее. То есть одно дело почитать себя таким в уме, и другое дело - на самом деле, искренно, в сердце это чувствовать. Когда преподобный авва Дорофей сказал своему старцу - Варсонофию Великому, если не ошибаюсь, что считает себя хуже всей твари, тот ему ответил: "Это, сын мой, для тебя гордость - так думать". Но Авва Дорофей, в отличие от нас с тобой, был человеком умным и сразу понял, о чем идет речь. Он сознался: "Да, отче, это для меня гордость, действительно, но я знаю, что должен был бы так о себе думать". Тогда Варсонофий Великий сказал ему: "Вот теперь ты стал на путь смирения". То есть авва Дорофей признался, что в действительности не считает себя хуже всякой твари, он просто имеет теоретическое представление о том, что надо было бы ему так думать, но на самом деле такого искреннего о себе мнения у него нет. Это очень важно. Один подвижник утверждал, что он считает себя ослом. В подражание некоему авве Зосиме он говорил: "Я осел". А старец ему сказал: "Ты не имеешь права так себя называть, потому что когда авва Зосима именовал себя ослом, то он имел в виду, что он, как осел, все вытерпит, а ты ведь ничего не вытерпишь. Поэтому для тебя гордость - так о себе говорить". Надо научиться смотреть на себя трезво, лучше признать, что у тебя нет смирения. И это будет более серьезное, глубокое смирение, чем такая вот игра: "Я ничтожная тварь". Я тоже могу называть себя разными оскорбительными словами и, может, иногда даже называю, когда никто не слышит, но, скорее, я позволяю себе это для утешения. "Ах ты дурак, что ж ты сделал?" (допустим, я что-то не так сделал). Что с того? Это же не значит, что я считаю себя глупым человеком, я все равно полагаю, что я умнее многих и многих. Если даже таким образом мы сами себя укоряем, мы, тем не менее, делаем это шутя и любя. Не так ли? Очень трудно научиться не играть.

Вопрос. Позволительно ли ради стяжания памяти смертной напоминать себе, что внезапно тебя может настигнуть смерть: вдруг случится, что ты попадешь в аварию или станешь жертвой убийства?

Ответ. Если у тебя есть живое чувство вечности, если ты испытал его хоть в какой-то степени, то такие вещи могут быть полезны. Что понимать под чувством вечности? Это когда во время молитвы тебя охватывает страх оттого, что ты приближаешься к Богу, оттого, что ты ощущаешь вечность. Или когда при чтении Евангелия чувствуешь, что все, о чем написано, действительно так и было, например воскресение четверодневного Лазаря или какое-нибудь другое чудо. Я думаю, что тогда воспоминание о каких-то внезапных, страшных ситуациях, угрожающих человеку гибелью, и подобные вещи принесут ему пользу - об этом пишет Нил Сорский. В противном случае никакой пользы не будет и все это превратится в игру или, может быть, даже приведет к отчаянию, так что будешь бояться из дому выйти, думая: "Сейчас в аварию попаду, или на меня упадет кирпич, или бандиты на меня нападут".

Вопрос. Слышала мнение, что Иисусова молитва должна быть для человека как некий фон, то есть даже когда разговариваешь с другим человеком, читаешь ее. Правильно ли это или молитву должно читать только со вниманием?

Ответ. Это зависит от степени преуспеяния. Если ты преуспела в молитве, в особенности если у тебя уже началась непрестанная сердечная молитва, то и при разговоре с другими людьми ты будешь молиться. Может быть, не так внимательно, как во время келейного правила, но молиться будешь. Это, конечно, хорошо. Хорошо и в то время, пока я молчу и слушаю своего собеседника, хоть сколько-то, хоть как-то, пусть не совсем внимательно, но читать молитву Иисусову. Делать все это нужно, необходимо понуждать себя, насколько возможно, к тому, чтобы молиться непрестанно. Но сравнение молитвы с фоном не совсем верное. Превратить ее во что-то второстепенное было бы неправильно. Когда человек преуспеет в молитве, тогда она будет его увлекать. О жившей в XIX веке игумений Леушинского монастыря Таисии (есть книга ее воспоминаний) известно, что иногда при разговоре с людьми благодать так ее охватывала и она так погружалась в молитву, что переставала слышать, что ей говорят. И другой пример, который я приводил в сегодняшней проповеди. Отец Григория Паламы, будучи мирянином и будучи министром при византийском императоре, тоже имел необыкновенную благодать непрестанной молитвы. Даже во время разговора с императором он внезапно так увлекался умом в молитву, что не слышал слов самого царя. Царь знал об этом его состоянии. Когда министры жаловались ему на Константина, император говорил, что Константин имеет Собеседника гораздо лучшего, чем они. То есть порой молитва становится для нас "фоном" по необходимости, а вообще-то, она всегда является самым главным. Другое дело, что надо иметь здравый смысл. (Батюшка шутит.) Если отец Б., когда везет отца П. на машине, вдруг еще углубится в умное делание, хотя он и без того своим вождением вызывает у отца П. память смертную, то у того может возникнуть такая память смерти, что с ним случится сердечный приступ. Поэтому надо знать, когда и где углубляться в молитву.