Про себя скажу, что я тоже грешил таким образом. Правда, духовнику своему я верил, но в книгах искал себе оправдания. Мне не хотелось просто, смиренно молиться, не хотелось ежедневно трудиться над собой. Хотелось быстрых, легких результатов, возвышенных добродетелей. И я искал такие изречения у святых отцов, что льстили бы моему тщеславию, которое я принимал за стремление к возвышенной христианской любви. Я искал такие изречения, которые бы оправдывали, как мне казалось, какой-то мой особенный, быстрый путь к совершенству. Даже выписки делал. Потом, правда, понял, что эти выписки не на пользу были, а во вред, хотя все они были из святых отцов. Я увидел, что неразумное отношение к святоотеческой литературе тоже может принести человеку вред, и по неопытности его (а совсем не потому, что святые отцы писали плохо и неправильно) оно может послужить средством к прельщению, к самообольщению.

Конечно, справедливо мнение, что в наше время нет таких старцев, какие были в древности. Никто этого не отрицает. Справедливо и то, что нужно читать святых отцов и ими руководствоваться. Но все должно быть с умом. Не нужно уклоняться ни в ту, ни в другую сторону. В одну сторону уклониться - это беспрекословно слушаться кого угодно. В другую сторону уклониться - это вообще никого не слушаться или искать таких учителей, которые бы оправдывали твои страсти.

Бывает немощный ученик, но бывает и немощный учитель. Можно к немощному учителю найти ключик, польстить каким-то его слабостям. Такой немощный учитель бывает очень рад, что к нему обратились за наставлением. У него начинает работать страсть тщеславия. И он, польщенный вниманием и доверием к нему, начинает наставлять своих учеников так, как им нравится, отчасти потому, что желает им таким образом показать любовь и удержать их при себе, а отчасти по той причине, что человек, обладающий умом или хитростью, лукавством, как правило, может добиться от такого наставника, чтобы тот говорил то, чего от него ждут. Я, конечно, человек неуравновешенный - это все вы знаете. Но от меня трудно добиться, чтобы я вам потакал. Если я что-то сказал, значит все - я только так и буду говорить. Если уж совсем меня доведете, я могу сказать: "Делайте что хотите!" И то минут через десять я опять начну говорить свое.

Конечно, бывают такие случаи, когда действительно оказываешься неправ. Тебе могут что-то подсказать, могут возникнуть какие-то новые обстоятельства - и ты изменишь свое решение. Но нужно понимать, что есть какие-то вещи, от которых отступаться нельзя. Это, собственно, и есть опыт. Нельзя сказать, что Иисусовой молитвой молиться вредно - этого разумный человек не скажет. Разве что в виде исключения какому-то особенно горделивому человеку, да и то едва ли. Просто можно сказать ему, как правильно молиться, но не запретить вообще молиться Иисусовой молитвой.

Немощный учитель думает о том, чтобы удержать при себе людей, дорожит хорошим к себе отношением. Будь то какой-нибудь священник или во всем равный тебе человек, но желающий быть в роли учителя, допустим та же самая послушница, - кто угодно, совсем не обязательно, чтобы это был именно священник. Во многих людях есть страсть любоучительства. Это очень вредная, очень опасная страсть. Мы почти все болеем ею и пытаемся навязать друг другу свое понимание вещей, хотя на самом деле не имеем на это права.

С одной стороны, люди, желающие оправдать свою страстность, свое своеволие, ищут такого руководителя. С другой стороны, любоучительный наставник рад, когда кто-то на него "наткнулся", и, поскольку его тщеславию льстит, что кто-то к нему обращается, он старается удержать этого человека при себе. А как можно человека, который сам себя оправдывает, удержать? Только помогая ему в этом самооправдании. Образуется такой пагубный союз: одни ищут самооправдания, другие - славы. Они находят общий язык, и получается своего рода негласный договор. Это очень опасное состояние как для тех, так и для других.

Вполне может быть, что один и тот же человек в одном отношении является учеником, в другом - учителем. Допустим, сестра Е. (не будем далеко ходить) обращается к сестре К., и та оправдывает ее желание ловить бабочек какой-то цитатой из Закона Божьего, который она прочитала до половины. А сестра К. в то же самое время обращается к какой-то более старшей сестре, которая ей говорит, что прыгать - это вообще хорошо. "Не обязательно за бабочками, - она уже начинает философствовать, - можно и за кузнечиками, и за птичками". А та думает: "Какая мудрая сестра А. Не только за бабочками, но еще и за кузнечиками. А птичками любоваться - это вообще богословие". И вот все эти люди с детским умом друг другом питаются, а какая от этого может быть польза? Человек закосневает в самооправдании. Ревностные послушницы этого обычно не ищут. Они получают пользу от любого человека и преуспевают, не задумываясь о том, понимают их или не понимают. Они не ищут у наставников понимания ради оправдания, а сами хотят понять, чего желают от них их руководители, к чему они их призывают; и они стараются это исполнить, отсекая свои страсти и своеволие. Да и что там понимать? Если это плохо, значит плохо.

Допустим, сестра Д. говорит сестре М.: "Знаешь, ты за бабочками не прыгай, это все суетно, это все ни к чему. Надо молиться". А та думает: "Да она меня не понимает. Я ведь не за бабочками прыгаю, я дождевых червей люблю копать, а она мне про своих бабочек говорит". Как будто бы разница какая-то есть: или ты копаешь дождевых червей, или ты прыгаешь за бабочками - суть-то одна и та же. Зачем в этих глупостях разбираться? Какое может быть в этом понимание? Грех он и есть грех. Один любит блондинок, другой - брюнеток. Какая тут разница? Разве от этого блудная страсть перестала быть блудной страстью?

Повторяю, нужно не искать понимания ради потакания, а самому стараться понять, что от тебя требуется. И искать строгого отношения к себе. Читать Священное Писание и святых отцов с целью обличения, а не с целью самооправдания.

Пимен Великий сказал, что своеволие - это медная стена между человеком и Богом, а если человек поддался самооправданию, тогда уже нет для него спасения. Чересчур критическое отношение к наставлению, которое тебе дают, под предлогом рассуждения (а на самом деле под предлогом своеволия, саможаления и тому подобного) - это и есть признак самооправдания.

Вы впадаете в маловерие по отношению к послушанию и пребываете безуспешными. Я могу долго убеждать ту же сестру Е. Но если она не исполнит того, что я сказал, а будет продолжать исполнять свою волю, то она не получит от моего совета никакой пользы. Совет помогает, когда его исполняют. Только тогда можно понять правильность или неправильность совета. А когда ты с самого начала предался нерадению, всем пренебрегаешь и в лучшем случае, немножечко потрудившись, оставляешь послушание, а в худшем случае даже не принимаешься за духовное делание, в чем бы оно ни состояло, то, конечно же, ты не познаешь, правильно ли тебя наставляли или неправильно. Ты не можешь войти к своей старице или к духовнику и сказать: "Вот, вы мне говорили то-то и то-то, а у меня не получается. Я сделала, и результат такой-то". Нерадивый человек будет топтаться на месте. Он и год будет в монастыре, и два, и три, и двадцать лет - и останется безуспешным, если не начнет понуждать себя слушаться прежде всего, разумеется, в духовном отношении. Хотя еще раз говорю, что монастырские работы - это часть духовного делания. Может быть, не самая главная, но все-таки существенная, потому что здесь проявляется самоотвержение человека. Монастырский опыт показывает: кто самоотверженно трудится на послушании, тот чаще всего и сподобляется внимательной, а иногда и благодатной молитвы. Об этом и святитель Игнатий говорит, об этом свидетельствует и мой опыт как духовника.

Думать нужно, рассуждать нужно, но рассуждать в меру своего возраста. Если ты рассуждаешь о том, как исполнить то, что тебе говорят, - это прекрасно. А если ты рассуждаешь о том, правильно ли тебе говорят, значит, нужно что-то с собой делать, потому что это состояние очень тяжелое. Ты пришел к старице, ничего еще не знаешь, едва начал устной Иисусовой молитвой молиться - и уже сомневаешься в самых элементарных советах, в самых простых, которые, в принципе, ты, если бы знал, что и где читать, мог бы и вычитать. Если ты в этом сомневаешься, то что же дальше будет тогда, что же ты вообще будешь делать? Найди такого наставника, который позволял бы тебе, как говорится, царствовать лежа на боку, как в сказке Пушкина. Чтобы можно было спать, есть - и преуспевать в умном делании. Чтобы можно было хитрить - и от этого приобрести покаянный плач. Чтобы можно было беречь свое здоровье - и одновременно думать о смерти. Найди такого наставника... если он на земле вообще существует.

И святоотеческие книги, которые, безусловно, необходимо читать и постоянно насыщать ими свой ум, чтобы пропитать всего себя святоотеческим учением, - их тоже нужно читать с умом. Надо знать, что тебе подходит и что не подходит; что подходит тебе сегодня и что завтра тебе, может быть, будет полезно, а сегодня преждевременно. Надо читать разумно, а не выбирать только то, что тебя оправдывает или возбуждает у тебя неразумную ревность, которая, между прочим, часто совмещается с тяжелейшим нерадением. То есть в том отношении, в котором нужно человеку подвизаться, он проявляет нерадение, а в том отношении, где ему нужно еще смириться, он проявляет неразумную ревность. Например, в трудах монастырских он нерадив и в то же время показывает неразумную ревность даже не в отношении Иисусовой молитвы, а в отношении каких-то невероятно возвышенных добродетелей, например любви к ближнему, которую Иоанн Лествичник помещает на тридцатой (!) ступени, то есть на высшей ступени нравственной лестницы.

Итак, смысл нашей беседы в том, что не нужно уклоняться ни в ту, ни в другую сторону. Не нужно искать такого абсолютного послушания, которое было только в древности, как говорит об этом святитель Игнатий, но при этом не нужно и совершенно уклоняться от послушания и откровения помыслов. Я прочту несколько слов из "Приношения современному монашеству". Святитель Игнатий говорит, что сейчас абсолютное послушание невозможно, но нужно правильно понимать, что он имеет в виду. Сам святитель Игнатий насаждал везде старчество (в тех обителях, где он бывал руководителем), и его ученики исповедовали помыслы. Иногда он и смирял своих учеников. Казалось бы, они тоже могли сказать: "Отец Игнатий, вы же не Антоний Великий".