Думаю, к тому, что я сейчас говорил, следует добавить еще одно важное требование к правильному совершению молитвы, которое мы находим в Евангелии от Матфея. Требование это преподано Господом нашим Иисусом Христом также в учении о молитве, когда Он говорил о молитве "Отче наш", но, видимо, при других обстоятельствах, потому что во многом текст Евангелия от Матфея не сходится с тем текстом, который приведен евангелистом Лукой: И егда молишися, не буди якоже лицемери, яко любят в сонмищах и в стогнах пути стояще молитися, яко да явятся человеком: аминь глаголю вам, яко восприемлют мзду свою (Мф.6:5). Это значит, что мы не должны уподобляться тем людям, которые молятся напоказ, ради человеческой славы. Бывает совершенно откровенное проявление страсти тщеславия, настолько сильно действующей в человеке, что он молится напоказ, нарочно истово крестится и вообще чувствует вдохновение в молитве тогда, когда на него смотрят, а когда не смотрят, у него и интерес пропадает. Однако чаще происходит иначе: человек мысленно представляет себя перед другими людьми, не обязательно во время молитвы. Ему кажется: сейчас я помолюсь и люди увидят плоды моей молитвы. Я говорю не про внешние признаки, например, что лицо будет сиять, как у Моисея, когда он спускался с горы Синай, - тщеславие здесь может выражаться, допустим, в том, что кто-то думает: вот я помолюсь, и увидите, каким я стал кротким, смиренным, молчаливым. Таким образом, мы поставляем себя перед людьми и совершаем то же самое, о чем с предостережением сказано в Евангелии, хотя делаем это уже не столь примитивно и явственно. Страсть тщеславия здесь действует несколько прикровенно, что, однако, гораздо опасней, поскольку в таком случае ее труднее увидеть. Люди, которые молятся ради того, чтобы получить похвалу от окружающих (во время самой молитвы или впоследствии за ее плоды), свою награду уже получили, потому что утешились действием страсти. От Бога им уже нечего ждать. Но как часто мы, усердно, долго молясь, сами себя окрадываем, оттого что поддаемся тщеславию, этой отвратительной страсти, и не ощущаем никакой благодати.

Ты же, егда молишися, вниди в клеть твою и, затворив двери твоя, помолися Отцу Твоему, Иже в тайне: и Отец Твой, видяй в тайне, воздаст тебе яве (Мф.6:6). Можно понимать эти слова буквально, точно, то есть что надо молиться по возможности тайно, особенно когда у нас есть какие-либо плоды молитвы - плач, умиление или другие внешние ее проявления, которые желательно скрывать. Однако самое главное здесь то, что мы должны молиться не тщеславно - втайне от своего собственного тщеславия. Преподобный Иоанн Лествичник по этому поводу выразился так: "Тяжело выдержать похвалу от людей, но гораздо тяжелее, почти невозможно, выдержать похвалу от демона". Что это значит? Похвала от людей - это когда нас хвалят в лицо или за глаза, и тогда еще можно как-то себя смирить, но если нас внутренне, через помыслы, начинают хвалить демоны, если страсть тщеславия действует уже не через людей, а непосредственно внутри нас самих, возбуждается в нас демонами, - вот тогда бывает чрезвычайно трудно. Поэтому мы должны заботиться прежде всего о том, чтобы совершать подвиг молитвы втайне, втайне именно от внутренней похвалы, чтобы мы не хвалили самих себя, вернее, чтобы демоны не хвалили нас внутри нас самих. Сотворить молитву втайне - значит сотворить ее не тщеславно, то есть видеть в ней тайну от самих себя. В этом и состоит еще один очень важный момент, важное свойство молитвы, без которого едва ли возможно преуспеяние в такой величайшей и нужнейшей для нашего спасения добродетели.

Вопрос. Дерзновение в молитве проявляется только в неотступности или в чем-то еще?

Ответ. Конечно, это одно из его свойств; неотступность в молитве - это то, что, может быть, наиболее приемлемо для неопытного. Но по возможности нужно стремиться также и к вниманию, т.е. понуждать себя ко вниманию сколько есть сил.

Вопрос. Внимание больше всего бывает от благодати или когда человек себя понуждает, делает усилия?

Ответ. Во внимании, конечно же, проявляется наше усердие. То есть, с одной стороны, без благодати внимания в молитве не будет, это ведь не чтение книги. Здесь нужно именно особенное внимание, которого даже у человека, привыкшего к сосредоточенной умственной работе, может не быть, так как это особая деятельность, не поддающаяся естественным законам. С другой стороны, должно быть и наше усердие, которое как бы оценивается благодатью Божией, и мы приобретаем навык, я бы сказал, действовать благодатью. Тут и наше человеческое есть, и благодать. Вообще в любой добродетели действуют и наше усердие, и благодать. Этот вопрос можно задать и про кротость, и про любовь к ближнему, и про смирение, и про целомудрие и т.д. Можно спросить: а вот, допустим, чтобы быть целомудренным, нужно только усердие или благодать Божия? Или про кротость: для того чтобы быть кротким, нужно только усердие или благодать Божия? Так ведь про все можно спросить, и что я должен сказать? Если я скажу, что только усердие, то это будет пелагианская ересь; если я скажу, что только благодать Божия, получится противоположная ересь.

Вопрос. Как поступать при тщеславии в самой молитве? Греховный помысел мы отгоняем Иисусовой молитвой, но что же делать, когда тщеславие начинается в самой молитве?

Ответ. Надо от тщеславных помыслов бежать, надо стараться их не рассматривать, не вступать с ними в собеседование. Это, конечно, очень трудно - избавиться от тщеславия при всяком добром деле, в частности при молитве. Софроний Сахаров пишет, что когда в молитве у него возникало благодатное ощущение, то его тут же начинали посещать тщеславные помыслы, и он знал: если он им поддастся, то лишится благодати. Он так боялся этого, что приходил в келию и начинал там рыдать и молиться, чтобы, как он их называет, "тати" (то есть воры) ушли. Действительно, тщеславные помыслы очень сильно окрадывают. Почему, например, мы не должны никому рассказывать о том, что с нами происходит? Потому, что мы окрадываемся тщеславием, даже незаметно для самих себя. Софроний Сахаров приводит такой интересный пример. В нем сильнейшим образом действовала благодать, он пребывал в Божественном свете целый день, даже когда читал обычные молитвы ко Причащению или готовился к службе (он тогда был иеромонахом), и дневной свет не мешал такому ощущению, пребыванию в такой благодати. Однажды некий монах, прочитав книгу преподобного Симеона Нового Богослова, его гимны, где описывается подобное состояние, спросил: "Что это такое?" Что описывает Симеон Новый Богослов, отец Софроний знал по опыту, а монах чисто теоретически не мог понять, о чем говорит преподобный Симеон. И тогда отец Софроний с осторожностью, по видимости со смирением, сказал ему: "Я, конечно, не знаю точно, но мне кажется, что это так, так и так", - сказал по своим ощущениям. После этого благодать оставила его. А ведь до этого он несколько недель пребывал в столь возвышенном состоянии! Так тонко действует тщеславие и окрадывает угождающих Богу. Поэтому нужно быть очень осторожным: никогда, никаким намеком никому не выдавать своего духовного состояния, кроме старицы или духовника. Но и им раскрывать свое благодатное состояние со смирением и не затем, например, чтобы похвастаться, а для того, чтобы проконтролировать себя, опять же с чувством смирения (когда мы не доверяем себе, значит, мы смиряемся). А если мы начинаем хвастаться, хвалиться: вот, мол, чего я достиг, вот что я испытал или испытала, тут уже может примешаться тщеславие, даже во время откровения помыслов.

Ну, а как избавиться? Конечно, это чрезвычайно сложно. Молиться со слезами, думать о смерти, думать, что неизвестна наша участь за гробом, несмотря на то, что мы здесь, может быть, чувствуем обильную благодать. И это действительно так. Даже люди, достигшие высочайшего духовного преуспеяния, падали - и что уж говорить о нас. Вспомним про Адама, который, пребывая в блаженном состоянии, пал; про дьявола, который, будучи одним из светоносных ангелов, преисполненных благодати, возгордился своим состоянием и также пал, и увлек в страшном падении за собой многих. И мы не знаем, чем кончим и что с нами будет. Может быть, с нас еще больше спросят за то, что мы получили, если мы благодать имеем, а жизнь свою не исправляем. Необходимо себя смирять, в особенности памятью смертной и теми размышлениями, которые из нее проистекают. И не отдельно от молитвы, а вместе с молитвой. Не получается? Когда-то и ходить не получалось: пройдешь пару шагов - и упадешь, а мама тебя поднимала, опять ставила. Но сейчас же ходишь, не падаешь. Сразу ничего не получается, во всем нужен навык.

Вопрос. А разве можно во время молитвы иметь такие помыслы, то есть, молясь, допускать, например, как Вы сказали, мысли о смерти? Мне кажется, кто-то из отцов говорил, что во время молитвы нельзя думать даже и об этом.

О.А.: А у тебя других, плохих, помыслов нет?

- Я стараюсь сразу их отгонять

О.А.: Стараешься, но они же есть?

- Да.