Ответ. Это была обыкновенная литургия, ведь ересь жидовствующих существовала тайно. Они своих заблуждений не обнаруживали, открыто не исповедовали. Внешне это могли быть православные священники, которые ничем не отличались от остальных, а в тайне они придерживались ереси. И потом, это ошибка, что вера их в основе своей являлась иудейской. Это было вольнодумство во всех его разновидностях: иногда - уклонение в иудейство, иногда - занятие магией или астрологией. У некоторых, может быть, порой доходило и до безбожия. То есть это было вольнодумство XVI века, одной из разновидностей которого являлось иудейство: некоторые из этих жидовствующих считали, что иудейская вера истинная, и обрезывались. Другие же, наоборот, иудейских обрядов не признавали и над собой не совершали. Поэтому каких-то внешних изменений в церковной жизни не было. Единственное, в чем проявилось это в отношении обрядов, - на иконах стали изображать ветхозаветных праведников, подчеркивая их иудейское происхождение - в чертах лица и так далее. Это запрещено, если я не ошибаюсь.

Вопрос. Как можно полно открывать помыслы человеку, которого не любишь и которому поэтому не доверяешь?

Ответ. Заставлять себя - и все. Мы делаем это не потому, что любим: полюбил человека и открывай ему помыслы. Можно, конечно, кого-то полюбить и помыслы ему открывать, но от этого ведь пользы не получишь. Любовь может быть следствием. А вот доверие должно быть. Доверие, основанное не на чувствах, мол, мне понравилось твое лицо и я тебе доверяю, не на симпатии, а на здравом смысле. Допустим, смотрю я на А. и думаю: "хорошая девушка, ей можно довериться", и начну ей все рассказывать, - а что она мне насоветует?! Да, у нее лицо такое простое, но это не значит, что я должен ее слушаться. Мне нужно рассудить: действительно ли человек учит по святым отцам или нет. Мало ли, что он мне нравится или не нравится внешностью, цветом волос и прочее. Не нужно ориентироваться на внешнее, но необходимо себя заставлять. Любовь же и расположение приходят уже тогда, когда чувствуешь от руководства пользу. Следом за этим приходит любовь. Кто ищет спасения, тот не смотрит: красивый, не красивый. Например, отец Андрей. Какая у него была внешность? Ничего особенного: никакой окладистой бороды - редкая бородка, в общем, ничего величественного. Ходил он одним боком, потому что у него был поврежден позвоночник, ничего мудреного не говорил. Я же просто искал человека, который бы учил меня Иисусовой молитве, - и вот Господь меня к нему привел. В Одесском монастыре, как мне кажется, другого такого не было. я к нему обратился потому, что мне нужно было, чтобы меня кто-то наставлял, а не потому что "любил его или не любил". Потом уже появилось такое чувство. Если мы так будем искать наставника, в особенности это касается женщин, то на что мы будем смотреть? Чтобы была большая борода, чтобы был обязательно худой, глаза чтобы сверкали. Это же нелепо. Внешность еще ничего не значит. Я из-за этой внешности много раз ошибался. Густая борода, например, и величественный вид - это еще не признак духовности, а человек к такому священнику испытывает особое расположение. Бывает расположение к тем, кто красиво говорит. Конечно, умение говорить проповеди - это какое-то дарование, но это, скорее, естественное дарование, чем благодатное. Бывают люди благодатные, но которые говорить не умеют. Вот отец Андрей объяснялся так, что его едва-едва понимали. Он был очень простой человек, но обладал опытом. Вот что самое главное - опыт. Не слова, похожие на слова святых отцов, а опыт, соответствующий их учению. Если человек начитан в творениях отцов Церкви и умеет пользоваться их учением, к месту цитировать их труды, то опыт его и может выражаться в святоотеческих словах, а если он начитан мало или не умеет пользоваться тем книжным багажом, который у него есть, то он выражается просто, своим собственным языком. Но его опыт совпадает с тем, о чем говорят святые отцы. Вот признак человека, которому можно доверять. Это не я придумал. Это мнение Симеона Нового Богослова, мнение святителя Игнатия Брянчанинова. И что мы будем размышлять: "любишь - не любишь". Да хоть ненавидишь его, но если он тебе приносит пользу, то ему и надо доверять. Когда мы приходим к врачу, разве для нас главное - красивый он или некрасивый, вежливый или невежливый? Мы смотрим на то, хороший он специалист или плохой. Или пришел к нам, допустим, вежливый сантехник. Крутанул кран, трубу прорвало: "Ой, извините, пожалуйста, у меня не получилось, я ничем вам помочь не могу", - и ушел, а вода хлещет. Мы же думаем: "Какой добрый, приятный человек. Хотя и сломал кран, но какой обходительный". Или, наоборот, пришел к нам сантехник обыкновенный, выругался, попросил денег на водку, но все сделал нормально - ничего не течет. Так кого мы предпочтем? Мы же не посмотрим: нравится - не нравится, а посмотрим, принес ли нам человек в данном деле пользу или нет. Так и в духовной жизни: мы не должны ориентироваться на то, понравился нам человек или не понравился. Может быть, он нам понравился потому, что нам потворствует, обольстил нас, попросту говоря. Мы думаем: "какой любвеобильный, никогда мне замечания не сделает. Он так со мной обходится, он так меня уважает", - а ты ему и не нужна, ему надо, чтобы ты деньги принесла, и все. А какая-нибудь неопытная баба Зина или баба Нина думает: "какой добрый, какой хороший; так скажет, так приветит". А он пришел домой и забыл, что он отец Петр, а думает, что он - Петя. Его вообще это не волнует. Поскольку профессиональное качество священника - это умение обходиться с людьми, - он его и приобрел. А неопытные принимают это профессиональное качество за любовь. Конечно, священник должен быть обходительным, а не хамом, - это понятно. Я не про то говорю, что хамство - это признак хорошего священника, ни в коем случае. Я говорю, что не нужно путать любовь с лестью. Не нужно быть такими наивными, как дети, и принимать вежливость за признак любви. Конечно, надо с людьми быть обходительным, в особенности с теми, кто недавно пришел в Церковь, не отталкивать их своей жесткостью. Но, бывает, что человек пришел на исповедь: батюшка ему все прощает, и он ему все прощает - это обоих устраивает; батюшка от него ничего не требует, и он от него ничего не требует - и, как говорится, по рукам. Батюшке подходит, что у него ничего не просят, и кающимся грешникам подходит, что от них не требуют особенного покаяния и исправления. Какая тут любовь, если твои страсти в тебе разрастаются и нет хотя бы какого-то покаяния и изменения? Какая тут любовь, если он совершенно к тебе безразличен?

Вопрос. Батюшка, а что делать, если очень-очень стыдно рассказать какой-то помысел? Как противостоять этому чувству?

Ответ. Во всех случаях, когда нас борют те или иные страсти: стыдно, допустим, рассказать помысел или не можешь сделать что-то еще, - помогает усиленная молитва. Я даже могу сказать так: если человек в чем-то грешит и нет возможности его исправить, то нужно посоветовать такому человеку усиленно молиться. И когда будет усиленная молитва - благодать Божия воздействует на его душу и даст ему мужество, даст ему силы открыть помысел или преодолеть себя в чем-то еще. Вообще нужно приучиться к понуждению себя, научиться преодолевать свои немощи.

Вопрос. "Если придешь к братиям, и один из них скажет тебе: "не нахожу здесь покоя, но хочу жить с тобою", - не давай ему места, чтобы не дать претыкания прочим. Если же он скажет тебе: "умирает душа моя по причине некоей скрытной вещи", - дай ему способ бежать, но с собою все же не позволяй жить". Батюшка, как правильно понимать это наставление?

Ответ. Здесь речь идет о безмолвниках. Это наставление безмолвствующим, чтобы они не нарушали свое безмолвие. Говорится о том, что если человек просто испытывает к тебе влечение и хочет с тобой жить, то не нужно тем не менее его брать, чтоб не соблазнились другие. А если у него в монастыре есть какая-то опасность впасть в смертный грех, то надо дать ему возможность уйти из того места, где он может погибнуть, но жить с собой - не позволять. Смысл такой. Но это наставление безмолвствующим, то есть отшельникам. Тут таких людей нет.

Вопрос. Я боюсь наказания и поэтому, случается, делаю что-либо исподтишка. Например, могу толкнуть кого-то, но как бы невзначай, то есть прикрываюсь личиной. Вроде бы и исповедую помыслы, но, боюсь, этот страх где-то сказывается. Как изменить отношение к обличению и наказанию?

Ответ. Нужно заставлять себя. Нужно думать не о том, что тебя сейчас накажут, а о наказании будущем - о будущей жизни, иметь память смертную. Тогда, конечно, ради очищения совести мы будем готовы открыть все, хотя бы здесь и претерпели наказание. Вообще в Евангельской жизни, в монашеской жизни, необходимо мужество - это одна из важнейших добродетелей, по учению святых отцов. Без мужества будешь бояться всего, от всего будешь трястись.

Вопрос. Как найти ту грань в откровении своих помыслов, чтобы, рассказывая о них, не навредить сестре, вызвавшей мое смущение?

Ответ. Если ты рассказываешь с целью на кого-то донести: такая-то, например, сделала то-то и то-то, накажите ее, она так и ждет, чтобы ее наказали, - это, конечно, плохое устроение, это донос. А если ты рассказываешь все начистоту, может быть, и о сестре своей говоришь, но желая лишь того, чтобы ее предостерегли от закоснения в грехе, то это не будет преступлением или каким-то доносом. Покрывать же никого нельзя. Какой пример вам привести? У нас в монастыре нет такого, чтобы про человека что-то рассказали и к нему стали плохо относиться. Его стараются исправить, и если наказывают, то ради его исправления. Все делается ради этого - это конечная цель. Бывают, конечно, такие, которые, к сожалению, не могут исправиться, правильнее сказать, не хотят. По большей части у нас такие отходят сами, но иногда и отчисляем. Это, конечно, всегда неприятно, но бывает и такое. Надо думать о своей пользе. Главное, когда исповедуешь помыслы, нужно бояться тщеславия (во время рассказа о себе чего-то доброго), нужно бояться злорадства или желания той или другой сестре отомстить, но это не значит, что необходимо что-то скрывать. "Не буду рассказывать о себе что-то доброе, чтобы не потщеславиться, не буду говорить про ту или иную сестру что-то плохое, чтобы ее не наказали", - так рассуждать нельзя. Если ее наказывают, то этим стараются исправить. Конечно, если это превратится в какое-то желание рассказать про одного, про другого, - это уже будет нехорошо, это станет сплетнями или доносительством. Одно и то же дело, как говорит святитель Тихон Задонский, в зависимости от намерения бывает добрым или злым. Если я это делаю с целью собственного покаяния, с целью подсказать старице, чтобы она обратила внимание на неисправность какой-то сестры, то это хорошо. А если я делаю это с целью, чтобы сестру наказали и чтобы причинить ей таким образом какое-то зло, то это плохо, и именно из-за моего сердечного намерения. А по внешности - как будто одно и то же. Вот на свое сердечное намерение и нужно обращать внимание. Но это не значит, что для того, чтобы не поддаться страсти, нужно что-то скрывать. Так мы можем и ничего доброго не делать ради того, чтобы не загордиться.

Вопрос. Кажется, что старица ко мне недостаточно строга, а мне, наверное, была бы полезнее большая строгость. Можно ли просить об этом старицу?

Ответ. Не надо просить строгости, хотя ты и думаешь, что она тебе принесла бы пользу. Ты терпи ту строгость, которую к тебе предъявляют, а надо будет - предъявят большую. Зачем ее выпрашивать? Покажи полное послушание в отношении того, что от тебя требуют сейчас. А когда мы просим строгости или чего-то иного, то это признак самонадеянности.

Вопрос. Что делать, если на душе состояние горькое, а объяснить его не можешь? Когда же подходишь к келии старицы, то хочется противостоять.