Многие люди, в особенности привыкшие к современной праздной жизни, вообще подразумевают под уединением как раз не то безмолвие, к которому стремились, которого достигали святые отцы, а именно праздность, когда человек полностью располагает своим временем и может делать все что угодно. Если мы вспомним свою жизнь в миру, то увидим, что большую ее часть мы проводили праздно, не дорожа своим временем. Да, мы могли помолиться, может быть, немножко больше, чем сейчас, но спросим себя: внимательно ли мы молились, умели ли мы молиться и на что тратили остальное время? Ну, поговорили часика два-три, прогулялись по улице, наряды пересмотрели час-два, а потом помолились тоже часа два - а остальное время как мы провели? Или возьмем чтение книг. Да, святых отцов мы, возможно, читали больше, но, во-первых, может быть совершенно не понимали того, о чем читали, а во-вторых, это было скорее развлечение, чем чтение, приносящее конкретную пользу, то есть мы читали просто из любопытства, из любознательности, а отнюдь не с целью применять это к своей внутренней, христианской жизни. Когда мы были людьми нецерковными, то с таким же успехом читали какую-нибудь художественную литературу, смотрели телевизор, ходили в кино. Потом, когда мы обратились к вере, стали чадами Православной Церкви, мы начали понимать: такое чтение и такие увеселения недопустимы, и заменили их другим развлечением - чтением святых отцов, но это для нас было именно развлечением, это для нас не было тем занятием, в котором мы видели бы жизненную необходимость. Ведь и Священное Писание тоже можно по-разному читать: можно, по крайней мере Ветхий Завет, читать из чувства долга, можно читать из любопытства (скажем, первый раз мы можем читать именно из любопытства, нам это интересно), а можно читать Священное Писание с той целью, чтобы его исполнять, относиться, так сказать, по-деловому и к Священному Писанию, и к творениям святых отцов. Вот именно такого отношения к чтению подавляющее большинство людей, находящихся в миру и располагающих временем для чтения, и не имеет. И потому наша тоска по уединению - и даже не по уединению, а по свободному времени, для того чтобы праздно его проводить, для того чтобы принадлежать самим себе и себя утешать, а не бороться с собой, - не имеет никакого отношения к тому чувству, которое влекло истинных подвижников благочестия, искавших уединения, в затворы, в пустыню и так далее.

Святые отцы говорят, что для уединения подвижнику необходимо обладать одним из двух качеств: бесстрастием или смирением. Иногда и страстный человек может уединиться, но для этого он должен приобрести смирение, самую главную добродетель, которая сделает его непобедимым, и уже тогда идти на уединение и бороться со страстями. Либо может взять на себя такой подвиг человек, уже очищенный от страстей, для духовного совершенства. Если же мы этих качеств не имеем, то наши мечты об уединении - это просто дьявольское наваждение, по сути - мечты о самоубийстве. Даже если человек не делает никаких попыток, чтобы, скажем, уйти в пустыню, в лес и так далее, потому что это было бы совсем безумием, но просто постоянно мечтает о том, чтобы получить свободное время для духовного, как ему кажется, занятия, а на самом деле для праздности, то уже одно это его расслабляет, оправдывает его бездеятельность в общежитии и делает безуспешным в настоящий момент. Вместо того чтобы использовать все то время, все те возможности, которые предоставлены ему именно теперь Промыслом Божиим, он ими пренебрегает, считает, что у него нет условий для того, чтобы исполнить святоотеческие заповеди, и потому пребывает в праздности. Он может работать, допустим добросовестно исполнять свое послушание, никак не показывая внешне свое внутреннее недовольство (хотя на самом деле так или иначе оно все равно обнаруживается: в ропоте, в унынии, а иногда, может, в раздражительности), но внутренне он пребывает в бездействии. Он лишает себя возможности совершенствоваться, потому что постоянная мысль об уединении, которое, как ему кажется, является единственным условием для спасения, расслабляет его настолько, что он все делает нерадиво, как говорится, спустя рукава. Таким образом, он пребывает в общежитии безуспешным, пренебрегает тем уединением, которое предоставляется ему уставом, предоставляется ему монастырской жизнью, постоянно ропщет, унывает и ищет того, что на самом деле невозможно.

Итак, не только уединение для неопытного новоначального погибельно, но и сама мечта, преждевременная мечта об уединении, очень вредоносна, и ее нужно отсечь и вообще об этом никогда не думать, а дорожить тем временем, которое предоставляется нам монастырским уставом для совершения уединенных подвигов, будь то келейное правило, чтение и так далее. Кроме того, возможно и внутреннее уединение, о котором говорит святитель Игнатий. Если мы научимся молчать, если мы научимся быть безучастными, в хорошем смысле этого слова, то есть не вмешиваться не в свое дело, знать только свое послушание, как говорит монашеская пословица: "Знай себя и будет с тебя", если мы научимся быть внутренне уединенными, тогда для нас каждый час монастырской жизни, даже при самом суетном послушании, будет безмолвием. В таком безмолвии пребывали и люди совершенные, такие как, например, преподобный старец Силуан Афонский: жительство в монастыре не помешало ему стяжать благодать настолько, насколько это возможно для монаха, для подвижника. Вот что я хотел сказать об уединении и правильном к нему отношении. Нужно искать истинного уединения, внутреннего. Нужно дорожить тем временем, которое нам предоставляет монастырский устав, а не пренебрегать всем ради несбыточной мечты, ради мечты фактически о самоубийстве.

Вопрос. А разве можно, как Вы сказали, иметь страсти и иметь смирение?

Ответ. Есть разные степени смирения, и, наверное, имеется в виду не то совершенное смирение, которое полностью искореняет все страсти, а какой-то начаток смирения, делающий человека, как выражаются святые отцы, непадательным, то есть он при помощи этого смирения может вступать в борьбу со страстями, побеждать их и постепенно очищать свое сердце. Нужно, видимо, различать начальное смирение, преуспеяние в смирении и совершенное смирение. Иоанн Лествичник говорит, точно не помню какими словами, о начале, середине и совершенстве смирения.

Вопрос. В общежитии, в общении страсти как бы выходят наружу. Это так тяжело Кажется, что, может быть, на другом послушании было бы легче.

Ответ. На каком другом? Всем кажется, что на другом послушании было бы легче. Певчим кажется, что они молиться не могут, потому что все время только поют, просфорнице кажется, что лучше бы она стояла и пела - вот хорошо было бы, вместо того чтобы все время тесто месить

Вопрос. Если человек поменяет одно послушание на другое, где какие-то страсти будут меньше действовать, тогда они, может быть, сами собой увянут, раз нет повода им развиваться?

Ответ (Батюшка шутит). Тогда сиди в комнате, никуда не выходи, они сами собой и увянут. Как они могут "увясть" сами собой?!

Вопрос. Вы сказали, что они могут истончаться.

Ответ. Они истончаются молитвой, подвигом, а не просто сами по себе. Надо же уметь с ними бороться. А если ты их не видишь и не борешься с ними, так они, наоборот, будут развиваться - и так сильно, что ты их уже и замечать не будешь. В особенности так называемые духовные страсти, гордость например. Да и не только гордость, но и плотские страсти также могут развиться. Человек живет спокойно, пока нет искушения, а искушение появилось - такая буря страстей! А он не готов, он не видел их в себе, не знал, что в нем эти страсти есть. Поэтому человеку, который не имеет навыка борьбы со страстями, который не знает своих страстей, нельзя проходить безмолвие, оно не поможет от них избавиться. Они не только не будут увядать, но, наоборот, могут гораздо сильней развиться.

Вопрос. Вот, допустим, в тебе есть какая-нибудь страсть, и в какое-то время она действует, потом вроде бы успокаивается, а затем восстает еще сильнее. Отчего это происходит?

Ответ. Просто в какой-то момент ты, может быть, усердно помолилась или проявила какую-нибудь добродетель. Страсти могут усиливаться или от того, что искушают демоны, или от нашего нерадения, или от оскудения благодати, а уменьшаться, наоборот, от действия благодати, от того, что мы усердно помолились или смирились, - много разных причин.

Вопрос. А как различить - от нерадения или от искушения усиливаются страсти?