Вмешательство Господа в храмовые порядки вызывало в них озлобленное негодование и чувствовалось ими как самозваное нарушение их неотъемлемых прав. Сколько плохо скрытой злобы чувствуется в их вопросе, предложенном Спасителю по этому поводу: какою властью Ты это делаешь? и кто Тебе дал власть делать это? (Мк. XI, 28). Ответа на этот вопрос, как мы знаем, они не получили.

Опасения священников, впрочем, шли, по-видимому, гораздо дальше неприятного беспокойства за свои доходы.

Если оставим Его так, то все уверуют в Него (Ин. XI, 47-48).

Нам становится, таким образом, понятною ненависть священников и книжников саддукейской партии но отношению к Господу. Алчность и властолюбие, две страсти наиболее сильные в душе порочных людей, были потревожены деятельностью и проповедью Спасителя и вызывали это озлобление.

Был, вероятно, уже второй час ночи, когда; Господа привели во двор Каиафы и поставили пред верховным судилищем. Почти все были в сборе. Участь Спасителя, конечно, уже была решена заранее, но необходимо было придать суду видимую, формальную правильность, чтобы под маской кажущегося беспристрастия и справедливости не было видно настоящих мотивов убийства, и еще более, чтобы не навлечь на себя обвинения в нарушении закона.

Положение судей было довольно трудное. Само собой понятно, что о настоящих причинах ненависти и возбуждения судебного дела нельзя было говорить в открытом собрании. Но, с другой стороны, и изобрести обвинение, хотя бы отдаленно связанное с действительными фактами и в то же время достаточное для смертного приговора, представляло нелегкую задачу. Не говоря уже о том, что в жизни Спасителя невозможно было найти ни одного темного пятна, которое могло бы служить основанием для такого приговора, сами разногласия между господствующими иудейскими партиями затрудняли положение. Если бы судьи стали обвинять Его в каком-либо мнимом сопротивлении гражданской власти или в очищении храма, которое они могли представить как публичный скандал в святом месте, то это могло скорее вызвать сочувствие к Нему фарисеев, пылавших патриотическою ненавистью к римлянам и неприязненно смотревших на профанацию святынь храма священниками. Поставить в вину Спасителю то, что обыкновенно ставили фарисеи, нарушение отеческих преданий и Моисеева закона, преимущественно постановлений о субботе - саддукейские судьи не могли, потому что такая вина согласовалась бы с их собственными взглядами.

Оставалось одно средство - обратиться к лжесвидетелям. При тогдашнем упадке нравов иудейского народа не составляло большого труда набрать целую толпу негодяев, которые готовы были клятвою подтвердить любое, самое невероятное обвинение, возведенное на кого бы то ни было. :По всей вероятности, эти лжесвидетели получили соответствующие инструкции от судей и, подготовленные заранее, выступили со своими обвинениями. Увы! Все эти обвинения не были достаточны для того, чтобы погубить Подсудимого окончательно, быть может, именно потому, что лживые, выдуманные свидетельства редко согласуются между собой, а по закону требовалось единодушное, торжественнее показание, по крайней мере, двух свидетелей, чтобы обвинение имело силу и было принято, судилищем.

Наконец явились два лжесвидетеля, говорившие одно и то же. Они единодушно заявили: мы слышали, как Он говорил: Я разрушу храм сей рукотворенный, и через три дня воздвигну другой, нерукотворенный. Но и такое свидетельство их не было достаточно (ст. 58-59).

Первосвященники, старцы и весь синедрион искали ложного свидетельства против Иисуса, чтобы предать Его смерти, и не нашли ничего. Три года они стерегли Его во всех Его словах, делах и во всех Его путях. Три года непрерывно они следили проницательным взором ненависти и злобы за всею Его жизнью, чтобы хоть в чем-нибудь найти вину или проступок. Три года они строили Ему всевозможные козни в надежде, что Он хоть однажды скажет легкомысленное слово, хоть однажды сделает необдуманный или несправедливый шаг. И однако в эту минуту, подводя итоги, они не могли найти в Нем никакой вины, и их придирчивый суд, самым тщательным образом перебрав все мелочи Его прошлого, должен был против воли признать, что перед ними стоял Святой и Безгрешный. В Его жизни не было пятен, и в блеске сияющей невинности Он стоял пред Своими судьями как олицетворенный вопрос, предложенный Им когда-то: Кто из вас обличит Меня в неправде?

Лжесвидетели оказались бессильны и ничем не могли помочь пристрастному судилищу. А если бы эти судьи захотели действительно услышать голос правды и допросить всех лиц, которые когда-либо были вместе с Господом, слышали Его учение и были очевидцами Его великих деяний; если бы на суд явились все те страждущие, несчастные, больные, бедные, труждающиеся и обремененные, которых Он исцелял, ободрял, утешал, которые на себе испытали Его участие и сострадание; если бы все они дали свои правдивые показания, - о, какой ослепительно сияющий образ великой Божественной Любви встал бы тогда в этом мрачном судилище! И как позорно рухнули бы все мелочные взводимые на Него обвинения! Но этим судьям правда была не нужна, и других свидетелей, кроме своих лживых, они не вызвали.

Попробуем мы сделать это и исправить их преступное опущение. Будем беспристрастны: допустим не только друзей, но и врагов - всех, кто оставил свой отзыв о Христе на страницах Евангелия. Начнем с врагов.

Вот перед нами мрачная фигура Иуды - предателя. Спросим его: "Иуда, ты должен хорошо знать обвиняемого. Ты был Его апостол; ты везде путешествовал с Ним, всегда находился вблизи, слышал Его речи, наблюдал Его в самом тесном кругу Его учеников... Что ты скажешь о Нем? Что дурного ты нашел в Нем и за что предал нашего Спасителя?" В ответ мы слышим глухой, тяжелый стон, стон отчаяния: согрешил я, предав кровь невинную (Мф. ХХУЦ, 4) ...Невинную кровь! И этот предатель, бывший все время в числе постоянных спутников Христа, видевший все подробности Его жизни, не знает за Ним никакой вины.

Не мог найти в Иисусе действительной вины и первосвященник Каиафа, хотя и сделал вид, что обвиняет Его в богохульстве, когда Спаситель в ответ на предложенный вопрос признал Себя открыто Сыном Божиим. Но какое же может быть богохульство в таком признании, если оно правдиво и если Иисус был действительно воплотившийся Сын Божий? Архиерей растерзал свои одежды, но этим он доказал только свое неверие, но не доказал обвинения.

Спросим римского прокуратора, представителя гражданской власти, предавшего Иисуса на распятие: "Пилат! Ты разбирал это дело, ты осудил нашего Спасителя на смертную казнь... За что? Что ты в Нем нашел?" Он отвечает: я никакой вины не нахожу в Нем (Ин. XVIII, 38); затем Пилат умывает руки и говорит: невиновен я в крови Праведника Сего (Мф. XXVII, 24).