Семья эта состояла из четырех лиц: самого хозяина, Василия Тимофеевича, или, по зырянскому способу произношения, Тимовася, его жены, дочки Лизы, молодой девушки лет шестнадцати-семнадцати, и мальчика - сына. Признаки одержимости в более или менее сильной степени замечались у всех членов семьи, за исключением хозяина, но наиболее жуткую форму они приняли у дочери.

Однажды она заболела, и во время болезни с ней случился тяжелый нервный припадок. Лиза билась и металась, так что принуждены были снять ее с палатей и положить на пол, чтобы в конвульсиях она не упала и не разбилась. Мало-помалу она стала затихать и, по-видимому, успокоилась... И вдруг на чистом русском языке, обращаясь к матери, она произнесла: "Ты мне не нужна!.. Пошли за Василием Тимофеичем!" Надо заметить, что отца она никогда так не называла и русского языка совершенно не знала, всегда говоря лишь по-зырянски.

Послали за отцом, которого скоро нашли у соседей. Когда Тимовась вошел в избу, между ним и дочерью завязался разговор, продолжавшийся более трех часов, причем говорила преимущественно Лиза и говорила правильным языком.

- Здравствуй, Василий Тимофеевич!.. Что ты стал, Василий Тимофеевич? Подойди сюда...

Лиза лежала неподвижно: губы ее не шевелились и ни один мускул лица не двигался. Голос шел откуда-то изнутри.

- Ну, здравствуй, Василий Тимофеевич! Мы приехали к тебе издалека... Нас трое: доктор, фельдшер и лакей... Мы приехали тебе сказать, что ты плохо живешь, Василий Тимофеевич!.. У тебя жена хорошая, Лиза хорошая и сын Николай... А ты... ты плохо живешь: куришь... да и другие грехи есть... Если бросишь курить, проживешь еще долго...А если не бросишь, то скоро умрешь... Сын Иван у тебя тоже плох: обманывает он тебя и курит... Ты слишком доверчив, Василий Тимофеевич! Вот ты любишь очень брата своего, Григория, а он скверный: пользуется твоей доверчивостью и обманывает тебя... Берегись также Марьи Васильевны: она дурная... Ты больше знайся с Марьей Егоровной...

Так звали свояченицу Тимовася.

- Ты мне, кажется, не веришь, Василий Тимофеевич! Так вот слушай: Марья Егоровна сейчас ставит шаньги (зырянские лепешки. - Е. В.) в печь... Пошли к ней мальчика... Пусть он мне принесет... Я поем...

- Помилуй, - возразил робко Тимовась, - какая теперь печь!.. Шесть часов вечера!..

- Нет, ты все-таки пошли! Они завтра собираются уезжать и затопили печь... Пошли!

Мальчика послали. Он вернулся минут через сорок и принес с собой миску теплых шанег. Все сказанное оказалось верным. Муж Марьи Егоровны собирался рано утром уезжать, и, чтобы напечь ему подорожников, пришлось затопить печь.

Далее начались хозяйственные разговоры: о посеве, о полевых работах, о домашнем скоте. Предсказано было, какие коровы падут, сколько их останется, сколько будет телят и т. д. Впоследствии все это оправдалось.

Потом вдруг тот же голос заявил:

- Ты знаешь, мне дана власть над твоей Лизой... Стоит мне только нажать на сердце, и она умрет...