- Да не вы ли сами дали идею, что хорошо бы было выпустить его читать стихи?

- Идея не приказание. Приказание было отправить.

- Приказание. Довольно странное слово... Напротив, вы именно приказали остановить отправку.

- Вы ошиблись и выказали глупость и своеволие. А убийство - дело Федьки, и действовал он один, из грабежа. Вы слышали, что звонят, и поверили. Вы струсили. Ставрогин не так глуп, а доказательство - он уехал в двенадцать часов дня, после свидания с вице-губернатором; если бы что-нибудь было, его бы не выпустили в Петербург среди бела дня.

- Да ведь мы вовсе не утверждаем, что господин Ставрогин сам убивал, - ядовито и не стесняясь подхватил Липутин, - он мог даже и не знать-с, равно как и я; а вам самим слишком хорошо известно, что я ничего не знал-с, хотя тут же влез как баран в котел.

- Кого же вы обвиняете? - мрачно посмотрел Петр Степанович.

- А тех самых, кому надобно города сжигать-с.

- Хуже всего то, что вы вывертываетесь. Впрочем, не угодно ли прочесть и показать другим; это только для сведения.

Он вынул из кармана анонимное письмо Лебядкина к Лембке и передал Липутину. Тот прочел, видимо удивился и задумчиво передал соседу; письмо быстро обошло круг.

- Действительно ли это рука Лебядкина? - заметил Шигалев.

- Его рука, - заявили Липутин и Толкаченко (то есть знаток народа).

- Я только для сведения и зная, что вы так расчувствовались о Лебядкине, - повторил Петр Степанович, принимая назад письмо, - таким образом, господа, какой-нибудь Федька совершенно случайно избавляет нас от опасного человека. Вот что иногда значит случай! Не правда ли, поучительно?

Члены быстро переглянулись.

- А теперь, господа, пришел и мой черед спрашивать, - приосанился Петр Степанович. - Позвольте узнать, с какой стати вы изволили зажечь город без позволения?

- Это что! Мы, мы город зажгли? Вот уж с больной-то головы! - раздались восклицания.

- Я понимаю, что вы уж слишком заигрались, - упорно продолжал Петр Степанович, - но ведь это не скандальчики с Юлией Михайловной. Я собрал вас сюда, господа, чтобы разъяснить вам ту степень опасности, которую вы так глупо на себя натащили и которая слишком многому и кроме вас угрожает.

- Позвольте, мы, напротив, вам же намерены были сейчас заявить о той степени деспотизма и неравенства, с которыми принята была, помимо членов, такая серьезная и вместе с тем странная мера, - почти с негодованием заявил молчавший до сих пор Виргинский.

- Итак, вы отрицаетесь? А я утверждаю, что сожгли вы, вы одни и никто другой. Господа, не лгите, у меня точные сведения. Своеволием вашим вы подвергли опасности даже общее дело. Вы всего лишь один узел бесконечной сети узлов и обязаны слепым послушанием центру. Между тем трое из вас подговаривали к пожару шпигулинских, не имея на то ни малейших инструкций, и пожар состоялся.

- Кто трое? Кто трое из нас?

- Третьего дня в четвертом часу ночи вы, Толкаченко, подговаривали Фомку Завьялова в "Незабудке".

- Помилуйте, - привскочил тот, - я едва одно слово сказал, да и то без намерения, а так, потому что его утром секли, и тотчас бросил, вижу - слишком пьян. Если бы вы не напомнили, я бы совсем и не вспомнил. От слова не могло загореться.