Бесы
- Вы политический обманщик и интриган, вы хотите свести меня на философию и на восторг и произвести примирение, чтобы разогнать гнев, и, когда помирюсь, упросить записку, что я убил Шатова.
Петр Степанович ответил почти с натуральным простодушием:
- Ну, пусть я такой подлец, только в последние минуты не всё ли вам это равно, Кириллов? Ну за что мы ссоримся, скажите, пожалуйста: вы такой человек, а я такой человек, что ж из этого? И оба вдобавок...
- Подлецы.
- Да, пожалуй и подлецы. Ведь вы знаете, что это только слова.
- Я всю жизнь не хотел, чтоб это только слова. Я потому и жил, что всё не хотел. Я и теперь каждый день хочу, чтобы не слова.
- Что ж, каждый ищет где лучше. Рыба... то есть каждый ищет своего рода комфорта; вот и всё. Чрезвычайно давно известно.
- Комфорта, говоришь ты?
- Ну, стоит из-за слов спорить.
- Нет, ты хорошо сказал; пусть комфорта. Бог необходим, а потому должен быть.
- Ну, и прекрасно.
- Но я знаю, что его нет и не может быть.
- Это вернее.
- Неужели ты не понимаешь, что человеку с такими двумя мыслями нельзя оставаться в живых?
- Застрелиться, что ли?
- Неужели ты не понимаешь, что из-за этого только одного можно застрелить себя? Ты не понимаешь, что может быть такой человек, один человек из тысячи ваших миллионов, один, который не захочет и не перенесет.
- Я понимаю только, что вы, кажется, колеблетесь... Это очень скверно.
- Ставрогина тоже съела идея, - не заметил замечания Кириллов, угрюмо шагая по комнате.
- Как? - навострил уши Петр Степанович, - какая идея? Он вам сам что-нибудь говорил?
- Нет, я сам угадал: Ставрогин если верует, то не верует, что он верует. Если же не верует, то не верует, что он не верует.
- Ну, у Ставрогина есть и другое, поумнее этого... - сварливо пробормотал Петр Степанович, с беспокойством следя за оборотом разговора и за бледным Кирилловым.
"Черт возьми, не застрелится, - думал он, - всегда предчувствовал; мозговой выверт и больше ничего; экая шваль народ!".
- Ты последний, который со мной: я бы не хотел с тобой расстаться дурно, - подарил вдруг Кириллов.
Петр Степанович не сейчас ответил. "Черт возьми, это что ж опять?" - подумал он снова.
- Поверьте, Кириллов, что я ничего не имею против вас, как человека лично, и всегда...
- Ты подлец и ты ложный ум. Но я такой же, как и ты, и застрелю себя, а ты останешься жив.
- То есть вы хотите сказать, что я так низок, что захочу остаться в живых.
Он еще не мог разрешить, выгодно или невыгодно продолжать в такую минуту такой разговор, и решился "предаться обстоятельствам". Но тон превосходства и нескрываемого всегдашнего к нему презрения Кириллова всегда и прежде раздражал его, а теперь почему-то еще больше прежнего. Потому, может быть, что Кириллов, которому через час какой-нибудь предстояло умереть (все-таки Петр Степанович это имел в виду), казался ему чем-то вроде уже получеловека, чем-то таким, что ему уже никак нельзя было позволить высокомерия.