Бесы
- Давай перо! - вдруг совсем неожиданно крикнул Кириллов в решительном вдохновении. - Диктуй, всё подпишу. И что Шатова убил, подпишу. Диктуй, пока мне смешно. Не боюсь мыслей высокомерных рабов! Сам увидишь, что всё тайное станет явным! А ты будешь раздавлен... Верую! Верую!
Петр Степанович схватился с места и мигом подал чернильницу, бумагу и стал диктовать, ловя минуту и трепеща за успех.
"Я, Алексей Кириллов, объявляю..."
- Стой! Не хочу! Кому объявляю?
Кириллов трясся как в лихорадке. Это объявление и какая-то особенная внезапная мысль о нем, казалось, вдруг поглотила его всего, как будто какой-то исход, куда стремительно ударился, хоть на минутку, измученный дух его:
- Кому объявляю? Хочу знать, кому?
- Никому, всем, первому, который прочтет. К чему определенность? Всему миру!
- Всему миру? Браво! И чтобы не надо раскаяния. Не хочу, чтобы раскаиваться; и не хочу к начальству!
- Да нет же, не надо, к черту начальство! да пишите же, если вы серьезно!.. - истерически прикрикнул Петр Степанович.
- Стой! я хочу сверху рожу с высунутым языком.
- Э, вздор! - озлился Петр Степанович. - И без рисунка можно всё это выразить одним тоном.
- Тоном? Это хорошо. Да, тоном, тоном! Диктуй тоном.
"Я, Алексей Кириллов, - твердо и повелительно диктовал Петр Степанович, нагнувшись над плечом Кириллова и следя за каждою буквой, которую тот выводил трепетавшею от волнения рукой, - я, Кириллов, объявляю, что сегодня ... октября, ввечеру, в восьмом часу, убил студента Шатова, за предательство, в парке, и за донос о прокламациях и о Федьке, который у нас обоих, в доме Филиппова, тайно квартировал и ночевал десять дней. Убиваю же сам себя сегодня из револьвера не потому, что раскаиваюсь и вас боюсь, а потому, что имел за границей намерение прекратить свою жизнь".
- Только? - с удивлением и с негодованием воскликнул Кириллов.
- Ни слова больше! - махнул рукой Петр Степанович, норовя вырвать у него документ.
- Стой! - крепко наложил на бумагу свою руку Кириллов, - стой, вздор! Я хочу, с кем убил. Зачем Федька? А пожар? Я всё хочу и еще изругать хочу, тоном, тоном!
- Довольно, Кириллов, уверяю вас, что довольно! - почти умолял Петр Степанович, трепеща, чтоб он не разодрал бумагу. - Чтобы поверили, надо как можно темнее, именно так, именно одними намеками. Надо правды только уголок показать, ровно настолько, чтоб их раздразнить. Всегда сами себе налгут больше нашего и уж себе-то, конечно, поверят больше, чем нам, а ведь это всего лучше, всего лучше! Давайте; великолепно и так; давайте, давайте!
И он всё старался вырвать бумагу. Кириллов, выпуча глаза, слушал и как бы старался сообразить, но, кажется, он переставал понимать.
- Э, черт! - озлился вдруг Петр Степанович, - да он еще и не подписал! что ж вы глаза-то выпучили, подписывайте!
- Я хочу изругать... - пробормотал Кириллов, однако взял перо и подписался. - Я хочу изругать...
- Подпишите: Vive la rpublique,1 и довольно.