Бесогон из Ольховки
Бородач, шатаясь, подошел к нему с целым пучком сломанной лозы.
- Ну, дядя, молись! Сейчас стегать тебя буду.
- Господи, прости им, не ведают, что творят, - 'взмолился Кузьма.
Утром, весь в багровых полосах от экзекуции, он обвис на веревках, все еще привязанный к стволу. А бродяг и след простыл. Днем сильно припекало солнце, и он кричал, призывая на помощь, но никого не было. Он поднимал глаза к небу, но и оно молчало. На следующее утро показалось стадо коров. Одна корова подошла и, жуя жвачку и пуская нити густой слюны, меланхолично уставилась на него. Кузьма, очнувшись от забытья, посмотрел на корову и, едва ворочая пересохшим языком, сказал ей: Коровушка, матушка, видишь, я помираю, позови кого-нибудь.
Из рощи на поляну вышел старый пастух, волоча по траве длинный кнут. Внезапно он увидел Кузьму и остолбенел.
- Свят, свят, свят. 3 нами хрестная сила! Ты чо-ловик чи хто?
Кузьма не мог говорить и только что-то шептал. Пастух потихоньку подошел к нему, тщательно разглядывая.
- Видный, бидный чоловиче, як же тэбэ эмордувалы.
Он разрезал веревки и опустил Кузьму на траву.
- Воды, воды, - прохрипел Кузьма.
Пастух отвязал баклажку и напоил страдальца. Хотел снять с него крест, но понял, что это невозможно. Он накрыл его своим ватником и сказал: Ты, добрий чоловик, мало почекай здесь. Зараз приду с конем, та якийсь одяг принэсу.
Целую неделю приходил в себя Кузьма в доме добросердечного пастуха. Уходя, он благословил его дом. На нем была грубая рубаха и штаны, на боку холщовая торба с хлебом. Шел он босой и отныне стал так ходить всегда.
В начале восьмидесятых годов я встретил Кузьму в Симферопольском кафедральном соборе. Он стоял среди прихожан - лохматый, с большой бородой, в холщовой рубахе и таких же штанах, из-под которых виднелись босые заскорузлые ступни. Он стоял и самозабвенно подпевал басом церковному хору. Крест был в таком же полугоризонтальном положении - почерневший и засаленный от супов и жирных подливок, однако черезвычайно чтимый народом. Между лопаток Кузьмы висел ржавый амбарный замок, закрытый на веки вечные. После службы он сидел в церковном дворе на скамейке и блаженно улыбался. Женщины подходили к нему и благоговейно прикладывались ко кресту и совали ему в руку рублевки, которые он сразу раздавал нищим. Дети не боялись его и, подойдя, охотно щупали крест и дергали Кузьму за бороду. Он не бранил их и только кротко улыбался. Я с ним заговорил, и он, не чинясь, охотно отвечал. Из церковного дома вышел псаломщик и окликнул Кузьму, чтобы шел на обеденную трапезу. Кузьма встал, перекрестился и вынул из холщовой торбы деревянную крестовую ложку с монастырской надписью: На трапезе благословенной кушать братии почтенной, и направился к дому. Я потом много о нем слышал от разных батюшек, которые запомнили посетившего их храмы Кузьму. Его видели и в Тбилиси, и в Вильнюсе, и в Костроме, и в Нижнем Новгороде, и на Урале, и в Сибири. Вот такой странный русский человек Кузьма Крестоноситель. Наверно, и сейчас где-то ходит по городкам и деревням и, войдя в дом, привычно кричит хозяевам: Покайтесь, люди добрые, ибо приблизилось Царствие Небесное!
Адский страх