Религиозная автономия совсем не состоит в том, что каждый человек "произвольно выдумывает себе свою веру" и "вменяет ее себе в закон", как это мы видим в раннем гностицизме, в позднем мистицизме, во множестве ересей и сект, и повсюду - в религиеобразном брожении умов и сердец. Это не автономия, а произвольное и беспредметное злоупотребление ею; это не "самозаконие", а чаще всего - беззаконие и противозаконие. Религиозная автономия состоит не в самоизобретении "новой веры", но в той свободе и глубине, в той искренности и цельности, с которой человек принимает Откровение Божие. Здесь дело не в том, чтобы самому создать новый вымысел и сложить новый миф; но чтобы духовно узнать и во истину принять Откровение свободным огнилищем своего сердца. Откровение дается человеку на различных путях: мы знаем откровение "естественное" и "сверхъестественное"; мы можем почерпать его, читая священное Писание и внимая священному Преданию; мы можем приобщиться ему через догматы Церкви, через голос личной совести и через участие в таинствах. йо автономным и духовным это приобщение будет только тогда, если оно свободно осуществится в раскрытом сердце и в ответственном созерцании человека.

Осуществить это может только духовный "корень" человека, т.е. глубокая, внутренняя, личная самость его души. А она - или отзывается сама и осуществляет это добровольно, невыдуманно, свободно, воспрянув, загоревшись и прилепившись, вливая в это свою главную жизненную силу, инициативно и цельно (автономно); - или же она сама не отзывается и не участвует, и тогда этого свободного духовного огня нельзя ни вынудить, ни заменить чем бы то ни было.

Тот, кто действительно верует, тот "присутствует" в своем избрании и предпочтении; избирающий не самостоятельно и не свободно, не избирает, а за него и вместо него избирает тот, кто подавляет его самостоятельность и урезывает его свободу.

Тот, кто признает и исповедует, тот живет в своем признании и горит в своем исповедании; кто не живет и не горит свободно в своем духовном акте, тот его и не совершает вовсе.

Автономия состоит в самостоятельной жизни духа. Она проявляется в нестесненной, добровольной деятельности личной души, в ее отношении к духовным Предметам и Целям. Она составляет необходимый способ бытия духа. Дух или живет автономно, или не вступает в жизнь и остается в потенциальном состоянии. Поэтому зрелость души измеряется объемом, глубиною и цельностью ее автономного самоопределения.

Автономии духа противостоит его гетерономия или "чужезаконность". Гетерономия есть слепая и пассивная покорность человека человеку в его созерцаниях и деяниях. Противопоставлять автономии человеческого духа - "теономию" (т.е. Богозаконность его) можно только по недоразумению. (См. главу пятую "О религиозной гетерономии".) Человеку подобает духовная самоосновность в ею отношении к высшим самосиянностям жизни и мира, к тем "солнцам" бытия, которые слагают вместе как бы единое Солнце, с единым верховным светом. Каждому человеку присуще (сознательно или бессознательно) тяготение к тому, чтобы найти некое безусловное и высокое жизненное содержание и прилепиться к нему, как к главному источнику, смыслу и свету жизни. Избирая его, человек может пойти по недуховным и даже во противодуховным путям, впасть в заблуждение и осуществить вырождение жизни. Но самая потребность в таком Предмете обнаруживает в человеке потенцию духовности и начало религиозности. Задача мудрого воспитателя состоит именно в том, чтобы уловить в ребенке эту потребность, это влечение, эту потенцию духа, развить ее, упрочить и придать ей силу самостояния. Эта потребность, т.е. потенция духовности, присуща каждому человеку, она имманентна человеческому естеству: каждый человек есть уже дух, но еще не актуально и не вполне; он не может перестать быть духом, хотя может не сознавать своей духовности; и тем не менее призвание к ней и влечение к ней остаются в каждом из нас. Вопреки всем заблуждениям, искажениям и всякому ожесточению души - личная духовная сила человека ищет из бессознательной глубины своей того света и тепла, той окончательной достоверности и силы, которая дается только этим, единым духовным Солнцем бытия. Выражая это в образах Гераклита, можно было бы сказать: есть единый великий Огонь в небесах и есть в человеке - то потухающий, то разгорающийся уголь, в глубине личной души; и огонь этого субъективного угля тянется к великому источнику объективного света и пламени.

Но именно таково - религиозное состояние души.

Религиозность есть состояние не "душевное", а "душевно-духовное". Она присуща только тому, кто живет измерением объективного совершенства, измеряя им предметы и вещи, себя и свои действия. Не всякий человек, произносящий слово "лучше" и "хуже", живет на уровне религиозности, но только тот, кто признает объективно-лучшее и объективно-худшее, и притом не в смысле "выгоды", "пользы", житейской или политической "целесообразности", а в смысле духовно-качественного измерения совершенством; - только тот, кто понимает объективное преимущество объективно-лучшего и придает этому преимуществу - субъективное наполнение и оживление. Никакая чисто личная или условная ценность, сколь бы "любезной" и "интимной" она ни казалась человеку, - этого уровня не создаст. Релятивисты ("все относительно") и аутисты ("я есть мера всех вещей") остаются за пределами этого духовного уровня, а следовательно, и религии. Их мнимая "религиозность" может создать "лирику" эмпирических настроений, любезный сердцу уют, интимную тепловатость быта, но в сферу духовной религии она не вступит. Человек становится религиозным дива в меру своего одухотворения; не- одухотворенная душа может иметь только видимое подобие религиозности: она будет предаваться "страху" или "успокоению", она будет "предчувствовать", и питать суеверия, она будет во власти "мечтаний", "волнений" и даже, может быть, "экстазов"; она может выработать себе даже личные или коллективные "обряды". Но все это будет лишь видимым подобием ("суррогатом") настоящей религии. И, к сожалению, на свете есть так называемые "религиозные" и "церковные" люди, которые дальше этой условной "мистики" и "молю" не идут.

Суще-религиозный человек ищет духовного совершенства; и в искании этом добивается автономии и пребывает в ней.

Бели духовная автономия подобает человеку и за пределами религии, то в пределах религиозного опыта она получает особое значение.

"Гетерономия" в религии состоит в отказе от самоличного принятия (или признания) топ) основания, в силу которого воруемое воруется и исповедуется (???? ?? ?????) и, следовательно, - в перенесении этого главного и решающего момента религиозного опыта на другого человека (или на других людей), в предоставлении ему (или им) вместо меня, за меня и для меня решить, во что именно я верую и во что я не верую.

Этот вопрос об основании веры (предрешающий вопрос о, содержании ее, ибо если "основание" в ведении других, то и "содержания" ее будут ими навязаны) - не совпадает с вопросом о причине верования. Причина моего верования (определяемая личной психикой) всегда во мне, в моих состояниях и склонностях (в моих унаследованных предрасположениях, в травмах детского возраста и т.д.), ибо чужие "влияния" непременно должны "войти в меня", преломиться во мне, вызвать мои душевные переживания. Но здесь вопрос не о причине (causa), а об основании (fundamentum); не о психологическом происхождении моего верования (генезис), а об усмотрении его истинности, о выборе, о приятии веруемых содержаний.

Итак гетерономный опыт отказывается от личного решения, усмотрения, удостоверения, избрания и приятия; он не ведает, в силу чего он веруете он и не верует в Бога, а верит другим людям на слово. Созерцание воруемого и приятие его остается за пределами его опыта; удостоверение его веры ему не дается и им не приемлется; он верит, предметно не пережив того, во что он верит. Все это предоставляется другому или другим. Гетерономно верующий верует по чужому указанию и определению, по чужому усмотрению, избранию, удостоверению и утверждению; слепо, пассивно и покорно.