Эта объективная реальность, именуемая Богом, обнаруживает свое бытие в действию она есть творческая сила, безусловная мощь, сверхсила, "превозмогающая" совершенная энергия. Именно поэтому Бог переживается в религиях, как власть всемогущая, предустановленная к победе и побеждающая ("Воскресение"). Отсюда это обычное в религиях восхваление всемогущества Божия, к которому в духовных религиях присоединяется Его всеблагость (духовное совершенство). Этим объясняется также тот возвышенный оптимизм, который присущ людям духовной религиозности: ибо если человек приял Бога, - подлинно-сущего, всесильного и всеблагого, - и созерцает весь мир и себя самого в Его "руке", то он не может не верить в победу Блага и не может бояться угроз, исходящих от зла и хаоса. Такой человек внемлет "дыханию" и "голосу" Божию и в себе самом, определяет ими сваю деятельность и утверждает на них свою жизнь; и характер его получает такой источник духовной силы и мужества, который дает ему способность к истинному героизму.

В этой связи становится понятным, почему известные проблемы обсуждаются в философии с таким пафосом и трепетом. Философия всегда имела общее с религией (См. мою книгу "Религиозный смысл философии".): с религиозным созерцанием подлинного бытия и подлинного совершенства, - даже тогда, копка она разрешала эти вопросы отрицательно, - то в смысле непознаваемости абсолютного бытия ("вещи в себе"), то в смысле небытия абсолютного совершенства (доктрины скептические, нигилистические, материалистические, пессимистические, атеистические). Проблемы метафизической онтологии и метафизического познания имеют для философа религиозное значение в них разрешается или ими предрешается вопрос о бытии Божием и о его познаваемости. Такое же приблизительно значение имеют для него вопросы Духа, идеала, совершенства и личного бессмертия. Именно этим объясняется и атеистический характер пессимистических доктрин, ибо пессимисты сосредоточиваются опытом или на несовершенствах бытия (мира), или же на необъективности совершенства (идеала), теряя доступ - в первом случае к божественному в мире (к "совершенным реальностям"), во втором случае к сверхмирному Божеству (к "реальному Совершенству").

Итак, говоря о Предмете в религии, следует разуметь Божество, как оно есть на самом деле. Предметно в религии то, что обстоит в плане божественного бытия, независимо от того, сколькими людьми это признано и кем именно; независимо от того, что именно, и притом верно или неверно люди о сем предметном обстоянии доселе воображали, чувствовали, думали и высказывали.

Предмет в религии - есть само подлинное средоточие религиозных чувств и созерцаний. Поэтому настоящая религиозность есть живая воля к предметности! "я призван созерцать и любить Бога, как Он есть во истину; и хочу именно этой правды о самом Боге". Только через отношение к Нему - опыт человека становится религиозным, а не "религие-образным". Религия есть связь человека с самим Предметом; восприятие Его есть основа откровения; любовь к Нему - есть основа религиозности; созерцание Его есть основа веры; воля к Нему ведет и строит религиозный опыт; верное узрение Его и жизненное исповедание Его - задано каждому человеку.

Религия, утратившая эту религиозную направленность (интенцию) и удовлетворяющаяся "проекцией" или "гипостазированием" человеческих фантазий (сколько бы "привлекательны" они ни были), есть не религия, а недоразумение. Зато религия, открывшая себе доступ к подлинному и верному переживанию религиозного Предмета, есть религия истинная, религия откровения, т.е. строго говоря - сама религия, действительно заслуживающая этого наименования. Религиозный Предмет есть то, к чему тяготеет всякое религиозное искание; от чего исходит благодать и откровение; откуда человек ожидает величайшего блага и спасения; чьими лучами он может осветить, очистить и утвердить свой дух; чей "ритм" или "закон" он призван осуществлять в жизни.

Именно поэтому в религии чрезвычайно важно отличать переживаемое человеком содержание - от самого Предмета. Именно поэтому в религии необходимо работать над своим религиозным актом и предметно освещать свои религиозные содержания.

7. Акт веры и его содержание

Вера в Бога принадлежит к самым глубоким, таинственным и духовна драгоценным состояниям человека. Это есть благодатное переживание великой душевно-художественной ценности и жизненной силы, которым надо дорожить, которое надо беречь и к которому не следует подходить, умничая и произволяя. Это не значит, однако, что сущая вера боится разума (Я имею в виду не отвлеченно-мыслящий рассудок, а именно духовно-опытно созерцающий разум."), его осторожности, его сомнений, его вопросов и его пристальности. Настоящая вера сама по себе уже разумна, а не безразумна и не противоразумна, и поэтому осторожность разума включена в нее, и сомнения разума преодолены в ней, и вопросы разума не затрудняют ее, и пристальность разума радует и утешает ее. Но разум именно тем и отличается от рассудка, что он не развязывает себя для абстрактных логических построений, не "умничает" и не "произволяет", но предметно созерцает, исходя из духовного опыта и не покидая его сферу. Религиозный же опыт нуждается в разуме, для проверки и обеспечения своей предметности, для своего очищения, для своего трезвения, для ограждения себя от аутизма (От греческого слова "????? ", сам. Аутизм состоит в преобладании субъективно-личного над подлинно-предметным.") и соблазнов. Вера дает разуму меру глубины, любви и окончательности; а разум дает вере энергию чистоты, очевидности и предметности. Разум, разрушающий веру, - не разум, а плоский рассудок; вера, восстающая против разума, - не вера, а пугливое и блудливое суеверие.

Так философия религии создается именно верующим разумом и притом на основании разумной веры. Поэтому она не должна уклоняться от осторожности, от вопросов, от сомнений и от пристальности разума; напротив, она должна идти всему этому навстречу и вносить свет повсюду, где вера в этом нуждается. Именно так обстоит в учении о религиозном предмете, об акте веры и о его содержании.

Дело в том, что религиозный опыт людей и народов может соответствовать и не соответствовать предметному обстоянию в плане божественного бытия; и, исторически говоря, он столь много и столь часто не соответствовал этому плану, что приходится только изумляться, как мало сделано историками, психологами и теологами для того, чтобы хоть как-нибудь объяснить этот поток людских заблуждений. А для того, чтобы подвинуться в этом объяснении и оградить хоть сколько-нибудь свой личный опыт от подобных соблазнов и блужданий, мало "просто верить", надо еще отдать себе отчет в строении своей веры и в ее предметных корнях.

Для этого совсем не надо найти и выговорить "критерий истинной веры", как это полагают неопытные и диалектически запутавшиеся люди. .Нам совершенно достаточно признать, что исторически данные религиозные заблуждения суть именно бесспорные заблуждения; надо вчувствоваться в них и указать их душевно-духовные источники.

Так, например, мы можем просто установить, что таких страшных, уродливо-отвратительных и кровожадных богов, которым некоторые азиатские народы трепетно поклонялись, принося им в жертву людей и сожигая этих несчастных в раскаленных печах, в действительном плане божественного бытия - никогда не было; и тем не менее соответственный "религиозный опыт" существовал и подвигал людей к страшным и жестоким деяниям. Такими примерами изобилуют и другие религии. Ригведа сообщает, что внешний чувственный мир создан из расчлененного тела первородного великана Пуруши; вряд ли кто-нибудь захочет серьезно оспаривать это учение. Точно так же вряд ли кто-нибудь станет серьезно доказывать, что Озирис на самом деле не царит в Аиде...

Мы знаем от Господа, Гомера, Овидия и Лукиана Самосатского, как представляли себе своих богов древние греки и римляне: мы знаем фантастически неестественное происхождение этих богов друг от друга, их романические истории и семейные скандалы, их ссоры, интрига, нравы, пиры, их жадность и властолюбие, их склонность к жестокости и мести. Точно так же мы далеки от того, чтобы считаться серьезно с существованием различных божеств мексиканской, египетской, германской и славянской мифологии... Наше религиозное чувство содрогается, протестует и отвертывается всюду, где "религиозный опыт" народов приписывает Богу коварство, свирепость, националистическую кровожадность, сочувствие людским злодеяниям и порокам и всяческие другие несовершенства... И такой же протест мы переживаем при ознакомлении с "религиозным опытом" целого ряда сект в пределах самого христианства (например, секта Амальриканцев, секта Гернгутеров, секта Мормонов, секта Хлыстов, секта Скопцов и мн. др.).

ТВо всех этих случаях мы признаем, что у данных людей и народов был известный "религиозный опыт", который мы не приемлем. Мы не приемлем его по содержанию, ибо мы убеждены в том, что они верили в то, чего на самом деле нет. Нельзя веровать во все, во что веруют другие. Необходимо выбирать и отвергать, и притом на основании лучшего, более предметного опыта. Поэтому можно сказать, что каждый верующий человек, считающий свою веру истинной, предполагает (сознательно или бессознательно), что его собственный опыт имеет религиозно-предметное содержание; мало того, оно предполагает, что иноверные люди осуществляют неверный религиозный акт, тогда как он сам и его единоверцы владеют верным религиозным актом. Из истории религий мы знаем, что это чувство чужой "неверности" в акте и в содержании - при известных условиях ("новооткровения", повышенного темперамента, национального самочувствия, властолюбия и фанатизма) переживалось определенными людьми и народами так остро, что вызывало активный и даже кровавый протест против "нечестия" нечестивых и "кощунства" кощунствующих. Нечестивые и кощунствующие оскорбляли святыню Предмета, отрицая его "таинственно-откровенные" и "подлинно-истинные" обстояния и выдавая за "предметную истину в Боге" свои несоответственные, "нелепые" или "отвратительные" химеры. В основе всякого религиозного преследовании, если отвлечься от посторонних (нерелигиозных) мотивов, лежит пафос религиозной предметности, различение между предметным обстоянием и содержанием субъективной веры, признание того, что бывают верные и неверные религиозные акты и что люди неверного акта и неверных содержаний проповедуют соблазн, искажают свою и чужую жизнь, развращают "граждан" и портят миропорядок вселенной.