Поэтому не правы все те, которые, оказавшись неудачниками в земном счастье (подобно Игнатию Лойоле), начинают добиваться "неземного" счастья на путях религиозных. Гедонизм в религии (от греческого "?????" удовольствие, приятность, радость, счастье) ведет не к Богу, а к таким актам и содержаниям, которые соответствуют субъективной потребности данного человека и отвечают полусознательному "домоводству его инстинкта". Ибо каждый человек (знает он об этом или не знает) живет на земле, как система равновесий, соблюдение которых необходимо для его здоровья: я есть живое равновесие - тепла, пищи, питья, движения и покоя, труда и отдыха, сна и бодрствования, напряжения и распряжения, молчания и разговора; и, наконец, равновесие "удовольствия" и "неудовольствия". Каждое нарушение этих равновесий, тягостное для организма, вызывает у человека тревогу, или даже мучение, и побуждает его инстинкт искать путей к восстановлению утраченного равновесия; причем выносливость у людей субъективна и различна. И вот, когда жизнь лишает человека необходимого ему минимума удовольствий (плотских и душевных) и он начинает инстинктивно искать "компенсаций", то он нередко обращается за этими компенсациями к религии и вырабатывает себе соответствующую компенсирующую "установку" и гедонистическую "практику". Не зная о духовности религии и не придавая ей значения, он завладевает религиозными содержаниями и темами для того, чтобы приспособить их к своему личному жизненному "неудачничеству" и извлечь из них максимум приятностей, утех, сладостных мечтаний, вожделенных фантазий, внешних действий и внутренних состояний, имеющих вознаградить его якобы "религиозными" наслаждениями за утрату земных удовольствий. От этого религия превращается в какое-то убежище для жадных до счастья неудачников, в какую-то "самолечебницу" для бальных или полубольных гедонистов, где каждый изобретает для себя систему личных компенсаций, помышляя не о Боге, а о своих "жаждах" или "потребностях".

Настоящая религиозность ищет не безответственного "блаженства"; она ответственно ищет совершенства- Для нее религия не есть "гедонистический корректив" к земному (соматическому или психическому) не- удачничеству, но строгое и трудное восхождение к совершенству. Религиозное счастье (блаженство) дается именно тому, кто о нем не помышляет и его не добивается. Оно дается, как неожиданный цветок в пустыне; как "нечаянная радость" в суровом делании; как "свет на пути", как "сияние" на "севере", как незаслуженная награда. Настоящее религиозное искание ищет совершенства; и найдя в совершенстве - блаженство, смущается и начинает проверять себя и свою чистоту.

Приобщение свету есть радость, духовная радость и высшая радость. Но хотеть надо не радости, а духа? не счастья, а совершенства; не упоения, а Бога. И тот, кто этого не постиг, или не понимает, или не блюдет, тот идет неверными путями и придет к соблазнам.

То "счастье", которое дается человеку в религии, состоит прежде всего в переживании духовного совершенства. Сущность религиозного опыта - в искании его; н вот, оно найдено! И в какой бы форме, в каком бы виде оно не предстало человеку - в виде явления природы, или в виде чужого героического деяния, или в виде произведения искусства, или (непосредственно) в захватывающей дух благодати Божией, - религиозная душа относит все это к единому первоисточнику: ей всегда и во всем открывается Бог, ибо она уже научилась по лучу видеть Солнце. (См. главу шестнадцатую "Огни жизни".) Это она - Божья первоустрояющая мудрость - в жемчуге и в алмазах, в планетах, в цветах, в муравьях и в тихой разумности слона. Это Его благодатно-всесильный огонь возгорелся в целостной и беззаветной силе героя. Это Его вдохновение поет в молящейся сонате, в трепетной элегии поэта, в прозрачно-мудром пейзаже, в полете мраморного ангела. Всюду, где глубина; всюду, где чистота; всюду, где искренность; всюду, где любовь; всюду, где совесть; всюду, где гармония; всюду, где материя осуществляет закон духа; всюду, где мудрость открывается человеческой душе, - всюду веет Дух Божий. И надо научиться узнавать Его. И узнав Его в единичном веянии, надо научиться поднимать взор своего сердца к Его вечной сущности, к Богу, "о себе сущему", к Его благости и к Его совершенству.

Дух Божий узнается по тому особому чувству "совершения" или "достижения", которое открывается только духу, человеческому духу, естеством своим изголодавшемуся о совершенном и внезапно находящему себе как бы "пищу" и "питье". Обманется ли человек, томящийся жаждой в знойной сухости и получивший реальную влагу? Обманется ли человек, изнемогающий от голода и воспринявший жизненно-питающую пищу? Подобно этому не обманывается дух человека (если это действительно дух, а не соблазн бездуховного инстинкта), падучая от Духа Божия. И не обманны его чувства "отпущения", "покоя" и "радости".

И прежде всего чувство "отпущения". Оно доступно только духу; вне духа - оно есть соблазн животности или слишком человеческой душевности. Но дух, совершавший свое очищение, и долго, строго и ответственно искавший полноты бытия, легкой гармонии, искренней любви и чистой мудрости - испытывает и полноту, и легкость, и чистоту в осуществлении, гармоническое бытие, мудрую любовь, благодатную глубину: реальность искомого, предстояние почти невероятного, явь священного сна, предустановленную желанность. И все это переживается сразу, в простоте и единстве; как нечто совсем новое и побывшее, и в то же время, как нечто первозданно-древнее, но древне-утраченное и, вот вновь и в то же время впервые блаженно-обретенное (идея "потерянного и возвращенного рая"). И каждый раз человек переживает чувство "посещения", "прощения" и "отпущения", новое чувство "милости", "жизни", "мира", "здравия" и "спасения". Напряжение исчезает. Вопрос отпадает. Сомнение гаснет. Искание приостанавливается, чтобы впоследствии снова возобновиться. И "прощенный" и "отпущенный" человек входит в "покой" и в "радость" Господа своего. Ибо его коснулось благодатное веяние Духа и успокоило его. И его осветил благодатный луч, теплоносный, успокаивающий и удостоверяющий; осветил и обрадовал.

Тогда человек постигает многое, пережитое и написанное великими людьми о духовной радости и духовном веселии. Еще Марк Аврелий призывал: "живи безропотно в ничем не омрачаемом веселии духа", не взирая на вражду людей и на угрозы естества (op. cit. VII, 68); ибо духовно созерцающий человек всегда имеет источник высшего покоя и высшей радости. Однако обычному язычнику это было недоступно к непонятно. Иное дело - христиане. В первом послании Апостола Иоанна читаем: "И сне пишем вам, чтобы радость Вовы была совершенна. И вот благовестие, которое мы слышим от Него и возвещаем вам: Бог деть свет, и нет в Нем никакой тьмы" (1 Иоанна, 1. 4-5). И сне означает, что этот свет совершенства, открывшийся нам во Христе Иисусе, может и должен стать основным источником и содержанием нашей жизни, а отсюда: отпущение, покой и радость.

Это и есть та радость "Бого-удостоверения", о которой говорил Христос своим ученикам на Тайной Вечери: радость Бога-узрения, "которой никто не отнимет у вас"; радость прошения во имя Христово, прошения, которое будет исполнено (См. главу десятую "О чудесном" и двадцать вторую "О молитве".), "чтобы радость" ваша "была совершенна" (Иоанна 16. 22-24). В этом смысле о радости Боге-испытания и Боге-узрения пишет и Апостол Павел (Римл. 14,17;15.13; Галат. 5, 22; Фил. 1. 25; Фесс. 1.6) и Апостол Петр (1. 8).

Это есть та радость, которая посещала всех настоящих Бого-созерцателей; о ней свидетельствуют Антоний Великий, Макарий Великий, Авва Исаия, Евагрий Монах, Исихия Иерусалимский, Ефрем Сириянин, Исаак Сириянин и другие. Именно такова была радость, в которой пребывал Франциск Ассизский, сей замечательный сын древнего Православия в недрах католицизма. Это выражает и Феофан Затворник, когда говорите "Вообще же все, истинно приступавшие ко Господу, ощущали сне некоторым взыгранием духа своего". (Путь ко спасению. 185.)

Этот опыт "отпущения", "покоя" и "радости" никогда не проходит бесследно в жизни человека, даже и тогда, если он был пережит всего один единственный раз. Бывает так, что человек пугается его, принимая его за нечто вроде "иллюзии" или самообмана, и не придавая ему того значения, которое ему подобает. Но и тогда этот опыт не повторенного и не закрепленного " касания" получает в его жизни смысл отворенной двери в пространства Вожми. При верном развитии религиозного опыта у человека возникает и сохраняется потребность - вновь и вновь вступить в эту раскрытую дверь и пережить эту радость религиозного удостоверения. Приобщившийся Свету ищет все нового и нового приобщения; и каждый новый луч проникает в глубину его Купины, питает ее огонь, очищает его душу и строит его дух. (См. главы одиннадцатую, шестнадцатую и восемнадцатую.)

Поэтому чувство отпущения отнюдь не ведет к угашению религиозной потенции и к прекращению религиозного "домогательства". Напротив, оно переживается, как залог и призыв, как благодатное начало дальнейшего пути. Это есть как бы первое удостоверение и несомнительное обетование. И чувство покоя не означает успокоенного отказа и перехода к пассивному безразличию. Это есть не покой бездействия, а покой уверенности: уверенности в том, что прежний путь был верен и плодотворен, и еще в том, что надлежит двигаться в том же направлении. Это не покой пересыщенного безволия, а покой волевого решения; человеку дана была очевидность Божия бытия для того, чтобы угасли его тревоги, сомнения и всяческие колебания; и еще для того, чтобы укрепить в нем голод его духа и жажду его сердца. И все это запечатлено было тем "взыгранием", о коем упоминает Феофан Затворник; тем "веселием", которое остается незабвенным на всю жизнь; той "радостью", которой в дальнейшем будет питаться сердце.

Эта радость, которая дается нам в религиозном опыте, не есть радость "миро-отречная", не есть "мистический экстаз", не есть какой-то "сверхчеловеческий восторг". Тот "мир", который отвергается религиозными аскетами, есть мир человеческой пошлости (См. главу тринадцатую.), а не мир природы; они называют "миром" - тот уровень переживаний, содержаний, отношений, интересов и удовольствий, который бездуховен и противодуховен, для всего Божественного мертв и слеп. Но мир, созданный Богом и данный человеку в дар и в бремя, в задание и в одоление, может и должен переживаться духовно и религиозно и подлежит приятию. (См. мою статью "О приятии мира", в №6 журнала "Русский колокол".) И в приятии этого дара, в несении этого бремени, в разрешении этой духовной задачи и в одолении соответствующих искушений и соблазнов - повсюду ждут нас лучи Божий, повсюду ждет нас радость приобщения к Свету(См. главу шестнадцатую "Огни жизни").

Люди, гоняющиеся за "мистическими экстазами" и "сверхчеловеческими восторгами", ищущие "экзотики" и "оргиазма", идут мимо основного и существенного, мимо классически-простых и трезвенно-смиренных, здоровых глубин религиозного опыта - в страну болезненных напряжений, нетрезвых посягательств и несмиренных претензий. Они как бы уклоняются от "черного хлеба" и требуют "пряностей"; они хотят, оставаясь в мире, уйти от тех заданий, которые возложены Богом на в-мир-пребывающего человека; они посягают на воображаемое ими "генеральское звание", не желая быть "солдатом" и забывая, что "генерал" есть лишь разновидность "солдата". И если действительно существует тот, религиозный "ранг", на который они посягают, то приобрести его можно, только начавши с "простейшего" задания Божия.