— Оставь его, — послышался глас Господа, — рано еще, — и Константин пробудился.

Когда этот сон он рассказал старцу, то тот заметил ему кротко:

— Из этого видно, что нет еще тебе воли Божией на подвиг мученичества, — и посоветовал ему подвизаться и быть в послушании, чрез что и без мученичества возможно спастись.

И таким образом Константин покорился старцу и успокоился на долгое время. Но однажды, когда он в церкви слушал чтение, в его сердце запали слова: аще изведеши честное от недостойнаго, яко уста Моя будеши (Иер. 15, 19). Эти священные слова он относил как бы к самому себе, а тайная мысль подсказывала ему идти в город Магнисию и проживающую там свою родную сестру обратить в христианскую веру. Запавшая мысль не давала ему покоя, а потому, будучи не в состоянии долее бороться с ней, он открыл старцу свой помысл, равно и желание последовать оному для спасения своей сестры. Но старец, находя это дело выше своих сил, послал его в скит святой Анны к духовнику иеромонаху Иоасафу и при этом сказал ему:

— Что бы ни сказал духовник, прими как бы из уст Божиих и вполне последуй его совету.

Когда Константин пришел к духовнику и открыл ему свое намерение, то духовник не только не отклонил его от доброго намерения, но с любовью благословил совершить добрый подвиг. К этому христианскому делу сочувственно отнеслись как святые отцы Горы Афонской, так равно и патриарх Григорий, которые, кроме благословения, дали ему и рекомендательные письма в Магнисию, к представителям тамошней церкви, и в особенности Кидонийскому дидаскалу (наставнику) Григорию, чтобы он принял Константина с отеческой любовью и споспешествовал бы ему благополучно окончить похвальное дело.

И таким образом, простившись со старцами, он оставил Св. Гору и вскоре прибыл в Кидонию, где вручил рекомендательные письма, и вследствие оных познакомился с некоторыми христианами. А так как в то время не случилось быть судну, плывшему в анатолийские пределы, и приходилось дожидаться, когда будет случай, то, чтобы время ожидания не проводить праздно, он занялся овощной торговлей.

Однажды Константин, во время торговли, узнан был чиновником Кидонийского аги, который знал Константина еще в то время, когда он был магометанином. А чтобы не ошибиться, турок стал тайно расспрашивать о нем его соседа, торговавшего с ним рядом, но тот сначала уклонился от прямого ответа, а потом сказал, что вовсе не знает его. Вечером же, когда все стали расходиться по домам, сосед тайно начал спрашивать Константина, неужели правда, что чиновник аги уверяет, будто бы он родом турок.

— Нет, — отвечал смутившись Константин, — он ошибся, вероятно принял меня за другого, но я чистый христианин.

Обстоятельство это так смутило Константина, что он от страха беспокоивших его помыслов не мог заснуть всю ночь, а с наступлением утра решился бежать куда-нибудь из этого города.

Лишь только наступило утро, Константин пошел к морской пристани, где матросы одного судна, предназначенного к отплытию в Смирну, запасались пресной водой. Условившись о плате, он спрыгнул в лодку, чтобы на ней доплыть до судна, но в это время раздался с берега голос турка, который требовал выдачи Константина. Устрашенные матросы беспрекословно повиновались и выдали Константина туркам.

Как только привели Константина к аге, тот спросил его: «Кто ты такой, откуда пришел в наш город и как зовут тебя?»

— Я издалека, еду в Анатолию, исповедую христианскую веру, а имя мое Константин.

— А если найдется здесь человек, который обличит тебя и докажет, что ты турок?