Вот почему "интеллектуализм" есть ошибочный подход к религиозному опыту и религиозной философии. Конечно, желание "проверить", "удостоверить" и "понять" естественно и почтенно: ибо нельзя принимать за истину и на веру все, что порождается человеческой фантазией, человеческим бессознательным, человеческим психозом. Слепое, слепо-доверчивое, некритическое отношение к созданиям иррациональной и антирациональной сферы души может увести человека во мрак и в хаос, в соблазны и извращения. Трезвение необходимо религиозному опыту еще больше, чем художественному, ибо в художественном творчестве многое бывает недопущено или устранено законами эстетической материи и законами художественного образа; в религиозном же опыте эти законы не ограждают человека от соблазна и хаоса. Уже в силу одного этого религиозное созерцание еще более нуждается в критериях и пределах.

Но ошибка интеллектуализма в том, что он думает найти эти критерии и пределы в рассудочном понимании и категориях чувственного опыта. А между тем из всех актов человека - рассудок и чувственный опыт наименее связаны с духовной жизнью человека и легче всего отрываются от священных содержаний духа; рассудок - силой отвлечения и приверженностью к формализму, чувственный опыт - направленностью на пространственно-временное существование, на единичный факт и на материальные явления. В силу этого положительная наука имеет свою инерцию, свою традицию, свой трафарет

Когда наука возникала, духовные содержания ведались религией и наука оставила их в стороне; а "природа" находилась у религии в пренебрежении и наука занялась природой. Критический анализ казался неприменимым к религиозным содержаниям, но земное естество мира оставалось открытым для него Так возникла и выточила свой метод позитивная наука, вне веры, вне любви, довольствуясь "наблюдением" и погасив "созерцание", освобождаясь от религиозного опыта для того, чтобы впоследствии обрушиться на него своим духовно-слепым критическим анализом; и когда она, - в XVIII и особенно в XIX веке, - почувствовала себя достаточно окрепшей, она начала систематический, опустошительный и разрушительный поход на религию. Причем видимая разрушительность этого похода объяснялась совсем не тем, что религиозный опыт - противоразумен и что религия - противоречит науке, а тем, что метод противной науки был выращен в бездуховной или даже противодуховной лаборатории и что "критический анализ" интеллектуализма оторвался от сердца, от созерцания и от всех органов духа. Критикующий ум не имел органа для критикуемого им религиозного содержания; и потому, отвергая, он не имел и не имеет никакого основания для отвержения. Он судит за пределами своей компетенции. Священное меряется несвященным; глубокое - мелкими и плоскими критериями, живое и таинственное воспринимается как отвлеченное и мертвое. Вследствие этого религия начинает как бы разлагаться и отмирать перед судом такого "интеллекта".

Человек прав, когда требует от себя при подходе к религиозному опыту разумного трезвения (см. гл.24 "О смирении и трезвении"); но он неправ, если подменяет разумное трезвение рассудочной трезвостью или трезвой слепотой. Несомненно и непременно надо "проверять", "удостоверять" и "испытывать" (ср. 1Ин.4:1), - но духом, а не бездуховностью; т.е. жизненно и целостно осуществляемыми актами духа: любовью, совестью, предстоянием, достоинством, ответственностью, волей к Совершенству, силой очевидности, служением, свободой, гармонией, радостью верного ранга и даром молитвы. Ибо дух познается и удостоверяется живым духовным опытом, а не отвлеченным рассуждением духовно бескрылого и беспомощного "ума".

По ложному пути идут и те, которые считают волю - за первое, основное и ведущее начало религиозного опыта. Они полагают, что главное содержание откровения - есть закон человеческой жизни и земного поведения, и что этот закон должен быть воспринят и соблюден именно волей. Закон связует, воля подчиняет; закон требует, воля исполняет. Неисполнение закона есть грех; непризнание закона есть волевой бунт. Ересь и есть не что иное, как акт воли, т. е. бунт и преступление; именно поэтому она подлежит преследованию, обличению и наказанию; и этот процесс есть сущий и драгоценный "акт веры" (auto da fe)...

Такое понимание Откровения, - сразу иудаистическое и римское, - утрачивает главную основу Евангелия: любовь земного сына к небесному Отцу и акт свободно-радостного единения с Ним (начало Благодати!); вместо этого выдвигается начало законничества со всеми его выражениями и последствиями. Уже Апостол Павел боролся с этим началом - вдохновенно и неутомимо. Евангельское же начало любви возглашал с великой вдохновенной глубиной - Апостол Иоанн.

На самом деле религиозный опыт не может быть приобретен решением и усилием пустой воли Ибо воля, сама по себе, - сильна, но слепа; определительна, но произвольна; сосредоточивающа, но не любовна; упорна, но не разумна. Она способна держать и вести, но не знает, куда и во имя чего И если она становится первым, основным и самодовлеющим началом религии, то она, конечно, может создать власть и выковать дисциплину, особенно при помощи страха и угроз, но власть эта окажется орудием земной похоти, а дисциплина - черствым и греховным орудием властолюбия.

Напрасно было бы возражать на это ссылкой на "данный нам закон Откровения": ибо людям предлагают множество различных "законов" и каждый из них посягает на "божественное" значение и абсолютный авторитет. Нельзя признать их все. Надо узнать истинный. И вот это узнание неосуществимо для воли; она способна сама по себе только к произвольному решению, а религия произволом не создается. Это узнание требует совсем иного опыта, которому воля призвана подчиняться; тут нужен самоличный опыт, духовный опыт, свободный опыт, - опыт духа-и-сердца-и-созерцания-и-совести сразу; и к этому благодатном, Богом дарованному, Евангелием заповеданному и целостно принятому опыту воля должна идти в служение. И только тогда она оправдает свое настоящее призвание.

Ибо воля без духа - страшна, греховна и безбожна; воля без сердца - произвольна и черства; воля без совести - изворотлива и цинична; воля без созерцания - слепа и сокрушительна; воля без разума - темна и жадна И выросший из нее "религиозный" опыт гибелен...

Наконец, по ложному пути идут и те, которые пытаются строить религию на слепом, гипнотическом подчинении человека человеку в вопросах веры и религии. Именно в этом и состоит сущность религиозной гетерономии.

Психологически не трудно понять потребность в ней и влечение к ней. Духовный опыт требует постоянного душевного очищения (см. гл.13 "О пошлости", гл.14 "Вырождение религиозного опыта" и гл.15 "О религиозном очищении") и многих творческих усилий; он требует от человека любви, воли, духовного "вкуса", характера, выдержки и упражнения Свобода духовного видения и сила духовного суждения - не даются даром; человек, лишенный их, не ищущий их или тем более не знающий о них ничего - обречен на бесконечные блуждания и, может быть, даже на жизненное крушение. И вот, заблудшему естественно спрашивать о пути; слепому необходим бывает зрячий; незнающий идет к знающему, неопытный к опытному Именно подчинение может успокоить запутавшегося; покорность обещает заблудшему право на бездеятельность и беспечность; безоговорочное доверие, по-видимому, снимает с души доверяющего ответственность Человеку бывает сущим облегчением отдать свою "свободу" и приобрести чувство "верной" "спасенности". Из этого явления массовой психологии умные и властолюбивые люди давно уже сделали вывод: "религиозная автономия вообще людям не по силам; они лишены духовного зрения и призваны к церковной покорности".

Последствия этой теории и практики я уже изобразил (см. гл.3 и 4): отказ от религиозной самодеятельности есть отказ от духа религии Однако настоящая религиозная вера - духовна и покоится на свободном и целостном приятии веруемого содержания. Такое приятие дается только невынужденной, органически, свободно расцветшей любви к Совершенству, любовь же есть сила, не поддающаяся предписанию и не угасающая по запрету Религиозное состояние есть своего рода автаркия личного духа в его любви к Богу. Корень, питающий веру человека, должен быть заложен в нем самом, а не в другом Религиозность состоит в том, что личный дух имеет в самом себе любовь к Богу, а следовательно, инициативу и основание своей веры. Человек призван свободно восхотеть Бога, выносить в себе соответствующую потребность, жажду и любовь, и окрепшей любовью осуществить свой религиозный опыт и свою веру.

Человек призван быть в религии свободным сыном Бога, а не покорным рабом человека. И раб человеческий не придет к Богу, доколь не освободит своего духа и своей любви.