Но Бог требует любви духовной. А так как главное в человеке — это его дух, то, чтобы дух наш воспрял, чтобы он окрылился, чтобы он воспарил, необходимо плотское и душевное угнетать. Возьмем балерину: если она хочет танцевать, то должна мало есть, иначе она не сможет прыгать. И приходится: хочешь прыгать — сиди голодная. Или был такой скульптор Микеланджело в Италии в эпоху Возрождения. Ему говорили: что ж ты не женишься? А он отвечал: если я женюсь, тогда то, что я отдам жене ночью, я не смогу отдать своей работе. Он рубил из мрамора огромные статуи, живописью занимался и так любил свое искусство, что не мог делить его ни с чем. И его душевная радость от занятия искусством победила чувства вполне естественные, ему пришлось принести их в жертву, потому что, если бы он был женат, он бы не смог столько создать.

Поэтому человек, если он хочет быть духовным человеком, должен в себе плотское и душевное обязательно угнетать. Для этого святая Церковь и устанавливает посты — чтобы мы воздерживались в пище, воздерживались от всяких удовольствий душевных и старались упражняться в молитве, в добрых делах. Раз мы не можем постоянно быть в такой бодрости, ну хотя бы постараемся в среду и пятницу или в длительные посты церковные. А окончательная цель этих упражнений — чтобы все душевное и плотское в конечном итоге победить, потому что в Царствие Небесное оно войти не может. Поэтому в течение нашей жизни, сколько нам отмерено, нам надо успеть это все с себя сбросить. Как змея кожу меняет, когда по камням ползает, так и человек, если он возжелал духовной жизни, должен не искать себе что-то повкуснее поесть, не выбирать себе жену покрасивее — не этим его душа должна заниматься. Если он хочет быть духовным человеком, то, наоборот, он должен стремиться к тому, чтобы это все в нем постепенно уступило место духовному. Иначе просто никак невозможно.

Именно поэтому, живя в миру, достичь истинной молитвы очень сложно. И люди, которые действительно Бога возлюбили, обычно уходили в монастыри, где ни забот, ни хлопот ни о чем мирском, только служба, чтение Священного Писания, труд по силе, для того чтобы не разлениться. Собирались единомышленники, чтобы молиться Богу, стремиться к лучшему, и пренебрегали всем, давали обет нестяжания, обет безбрачия. Отказывались от того, что даже Бог разрешил. Господь брак не запрещает, но кто уж особенно хочет Богу угодить, тот себя лишает и этого, чтобы не отвлекаться ни на что. Потому что семейная жизнь действительно требует от человека очень больших усилий, двойных. Допустим, живет одинокая женщина — ну долго ли ей на себя постирать? А семейной надо и на мужа постирать, да еще и на деток. А молиться когда? Только в перерывах между полосканием и отжиманием. Конечно, этот труд тоже способствует духовной жизни, но это гораздо сложнее. Женщины спасаются через свои труды, через чадородие, но этот путь уже не прямой, он гораздо более сложный.

От семейной жизни человек получает большое утешение, но утешение это душевное. Вот смотрит он на деток, какие они у него хорошенькие, пригоженькие, ласковые, и сердце его умиляется, ему бывает отрада. Но разве сравнить эту отраду с той, которую человек получает, когда он на Бога смотрит? Это же ни с чем несравнимо, ни с любовью душевной, ни тем более с плотской, потому что плотская любовь — это проявление животного начала в человеке. А если человек вкусил любовь духовную, стал уже ангелом, как же ему опять становиться скотиной? Для него это просто невозможно. Из пушки в него стреляй, он никогда на это не согласится. Потому что духовные ощущения очень тонкие, и их надо очень хранить.

Кроме молитвы, путь к Божественной любви обязательно лежит и через любовь к образу Божию, к человеку. Кто любит Бога, тот любит и иконы. А человек — это живая икона, образ Божий; он создан по образу и подобию Божию. Конечно, хорошо, когда икона отреставрирована, когда она опрятно убрана, красива. Но если любит человек Бога, он и икону почерневшую, облупившуюся не будет топтать, пренебрегать ею, плевать на нее, для него это будет все равно святыня. Так и человек, если он духовный, не будет презирать другого человека, даже если он грешный, даже если какие-то дела нехорошие делал, если образ Божий в нем потускнел, облупился, почернел. Все равно этот образ в нем сохраняется, пусть его почти и не видно. Но можно снять эту копоть, эту грязь греховную — и засияет красота Божественная, которая есть в каждом человеке.

Некто сказал, что в Царствие Небесное ведет узкий коридор со множеством дверей, и каждую дверь надо открыть. Двери — это те люди, которые нам встречаются в нашей жизни, и мы или застрянем на этом человеке, или пройдем с любовью через него. А что нам мешает любить ближнего нашего? Прежде всего превозношение. Нам мешает то, что мы себя считаем лучше другого, считаем себя умнее; мы лучше знаем, как надо, мы желаем спорить, мы желаем доказывать свою мнимую правоту. Но какая может быть правота, справедливость, если истинная справедливость — это есть любовь? Сами-то мы легко нарушаем заповеди и прощаем себе эти нарушения: мол, ну а что было делать? А когда с ближним сталкиваемся, то до драки готовы отстаивать именно свое. Какая же это справедливость? Истинная правда — это ради любви уступить, а не драться из-за ерунды.

Поэтому нам надо обязательно это исправлять: всякую гневливость, всякие чувственные ощущения, всякое смотрение на другого с желанием его как-то использовать для себя, для своих целей. Наоборот, надо стараться смотреть на другого так, что как бы ему послужить, как ему помочь или как его оградить. Потому что бывают люди, которые требуют от нас греха. И вот как нам быть, чтобы не уступить им? Потому что если мы уступим им в грехе, значит, мы человекоугодие совершим, а любовь к Богу должна быть больше, чем к человеку. Но как это сделать так, чтобы человека не обидеть, где найти эту золотую середину? Вот этому надо учиться, для этого нам жизнь дана. Всю жизнь мы должны учиться у Христа, у апостолов, у учеников Христовых, у святых отцов. И если мы будем усердны, то научимся, потому что Господь, видя наше стремление, нам поможет.