Вот так и Господь. И если мы будем у Него прощение просить, Он нас простит. Только наше сокрушение должно быть не лукавое. Часто ребенку говорят: ну иди, прощение у папы попроси. "Папа, прости, я больше так не буду". Это что, прощение? Нет, это просто формальность. Так и мы можем формально в церковь приходить, к кресту прикладываться, лбом таранить икону, как это обычно бывает: подходит человек к аналою, перекрестится, потом бум - аналой падает, все в панике, толкотня. Или крест выносят - и начинают друг друга давить: скорей, скорей туда. Зачем давить? Ведь рядом ближние стоят, у кого-то, может, плохо с сердцем, кому-то тяжело, у кого-то ножки слабенькие, еле пришел в храм. Даже и пустой бывает храм, а мы все равно давимся, когда крест дают. Отчего это происходит? Да потому, что мы не ко кресту стремимся, нет, нами дьявол управляет. Нам вынесли - и мы идем, не думаем, что через десять минут в храме будет пусто. Ты постой в уголке, потом спокойно ко кресту подойди, никто тебя не тронет. Нет, ум отсутствует совершенно: я вот хочу, и все, и людей перед собой не вижу.

Один эгоизм кругом, каждый только за себя, только о своем, только свое дорого, ну еще, может быть, свое дитя, на остальных наплевать абсолютно, пусть что угодно с ними будет - никого это даже не волнует. Вот в любой подъезд приди (я уже здесь весь район обошел) - стены обшарпаны, наплевано, нагажено, все перила изворочены, замки выломаны, стекла побиты. В квартиру войдешь - ковры, хрусталь, чистота. Спрашивается: в десяти метрах отсюда полное разрушение, а здесь все чисто - почему? Потому что это мое, а это не мое. Страсть-то есть к разрушению, но свое жалко, а что не мое - на то наплевать. А надо нам подумать о том, что зло есть всегда зло. Если ты плюнул у себя в комнате, это нехорошо, но если ты плюнул в подъезде, это так же плохо и так же противно. Если, допустим, сто лет назад матери детей не убивали, а рожали - и вот какая-то одна из миллионов убивала, то это было зло. А сейчас девяносто девять и девять десятых процента матерей своих детей убивают и убийство стало обычным явлением - но от этого оно не перестало быть злом; это такое же катастрофическое, вселенское зло, как и сто лет назад. Если никто на земле не ворует, а один украл - это зло. Но если все воруют, и ты украл - это все равно зло такое же, не меньше.

И дьявол хочет так устроить жизнь, чтобы мы все варились только во зле и в грехе. А Господь хочет, чтобы мы этому противопоставили свой разум, свою душу и свою любовь к Богу. И хотя нам трудно веровать, трудно в храм ходить, трудно по заповедям Божиим жить, потому что весь мир хочет нас склонить на зло; хочет, чтобы мы были раздражительные, завистливые, жадные,- но он хочет, а мы должны устоять, утерпеть. И вот тогда мы будем верны Богу. А если мы будем жить по-мирскому, значит, мы Бога отверглись. А раз мы отверглись Бога, что нас ждет? Я еще раз эти слова прочитаю: "Судит Господь людем Своим. Страшно есть еже впасти в руце Бога живаго". Страшно. Всем нам это предстоит. Подумаем над своей жизнью. Что мы Богу принесем?

Сегодня Великая Пятница, день величайший, потому что в этот день за каждого из нас пролилась кровь Христа Спасителя. Завтра будет Великая Суббота, день, когда Господь сошел Своей душой в преисподнюю и все люди, ждавшие пришествия Христа Спасителя, встретили Его с радостью. Подготовимся и мы к встрече Спасителя нашего. Аминь.

Крестовоздвиженский храм,

17 апреля 1987 года

Память блаженного князя Игоря Черниговского

Бог знает все наши грехи - и не потому, что священник их на исповеди выслушивает. А для чего же нужна исповедь? Дело в том, что, называя свои грехи, человек испытывает некий стыд, который оказывает на него лечебное воздействие. Но самое главное - то, что кающийся познает свою греховность. Избавиться от какой-то опасности можно, только эту опасность осознав. И исповедание наших грехов как раз и есть это осознание. Если человек, каясь в некоем проступке, осознает его именно как грех, как опасность, он с этого момента может вступить в борьбу с этим грехом.

Поэтому, казалось бы, чем чаще человек исповедуется, тем лучше, тем в большей чистоте он будет держать свою душу. Формально это так. Но в любом деле, а тем более в духовной жизни важно не только чт'о человек делает, а важно, к'ак он это делает. И поэтому очень важно то, как мы исповедуемся. Есть ли у нас действительно сокрушение в том, в чем мы каемся? Нет ли у нас в этом самооправдания? Нет ли у нас магического отношения к таинству покаяния? Не думаем ли мы, что если мы просто назвали грех, то он нам автоматически прощен? Это большое заблуждение.

Называние грехов - это всего лишь исповедь. Но бывает так, что исповедь совершена, а таинства нет. Таинством в Церкви мы называем все то, где присутствует освящающая благодать Святаго Духа. Вот стоят два человека, мужчина и женщина, и мы их венчаем. Приходит невидимая благодать Святаго Духа - и они становятся мужем и женой, одним телом. Или, допустим, мы освящаем воду: священник манипулирует руками и произносит какие-то слова - и вот эта вода, которую мы пять минут назад налили из-под крана, может изгонять бесов из квартиры. Она может подавать нам терпение, утихомирить наш гнев. А на глаз этого не видно, и, если на кинопленку снимать, ничего такого тоже не увидишь, даже при замедленном воспроизведении.

Нечто подобное происходит и в таинстве покаяния. Если человек, подходя к исповеди, осознал в себе некий грех, который в нем живет, и этот грех оплакивает, просит у Бога прощения и изо всех сил своей души желает от него избавиться, то, если это действительно так, приходит к человеку невидимая благодать Божия - и грех исчезает. Если после того, как человек раскаялся, он в этот грех больше не впадает, значит, грех ему прощен. А если он опять и опять в этот грех впадает, значит, грех ему не прощен. Что такое прощен? Это значит изглажен, сделан не бывшим. А раз мы в одни и те же грехи впадаем, то это значит, что Господь их нам не прощает.

Почему мы часами готовы у священников одного, другого, третьего время отнимать, но ничего с нами не происходит? Потому что на самом деле мы не хотим от своего греха избавиться: он нам сладок, он нам радостен, мы им услаждаемся; грех нам очень дорог, он нами любим. Поэтому хотя мы на исповеди говорим, что согрешаем раздражением, но это не значит, что мы собираемся от этого раздражения избавляться, что мы сделаем какое-то усилие, чтобы оно ушло. Так же и с грехами осуждения, зависти, злобы и многими другими. Поэтому если мы не возьмемся за ум, не подойдем к этой проблеме серьезно, то мы во грехах умрем.

В Писании сказано: "Смерть грешников люта". Почему Господь так медлит и не посылает нам смерть, а иногда даже дает нам очень долго поболеть? Вообще для чего нам болезни даются? Для того чтобы мы перестроили свою жизнь, потому что больной человек как-то вырывается немножко из мира своих страстей. И Господь медлит, потому что путь искоренения в себе грехов очень долог, а Господь не хочет нам лютой смерти. Лютая - не значит насильственная или тяжелая. Лютость смерти человека, умершего во грехах, заключается в том, что, как только душа его отходит от тела, тучи гнездившихся в ней бесов нападают на нее и дерут ее на части. Это состояние называется мытарством, от слова "мытарь" - сборщик пошлин. Какая же пошлина будет собираться с нашей души? Душа будет испытываться тем, чем она полна. И если она есть обитель демонов, то мы не сможем достигнуть Царствия Небесного. Бесы не допустят нас туда, они нашу душу будут воспринимать как свою. Господь говорит: "Нельзя служить двум господам", то есть немножко Богу, немножко дьяволу.