Уже один внешний вид этого пастыря внушал простым людям доверие, а властям – почтительное отношение. Всегда и всюду в строгом подряснике, аккуратные длинные седые волосы и белая борода, которых никогда не касалась бритва и ножницы, глубоко проникновенный взгляд изпод густых бровей... Будучи женатым, вел необычайно аскетический образ жизни, службы в храме совершались при нем неспешно, величественно, по монастырскому уставу. За службой поминал огромное количество людей, особенно любил молиться за души усопших, говорил прекрасные проповеди.

Люди, близко знавшие отца Феодора, рассказывали о том, как Господь спас его от неминуемой смерти. Случилось это в те годы, когда отец Феодор вместе с другими православными пастырями находился в заключении за свою веру и служение. Одного за другим священников выводили во внутренний тюремный двор и там расстреливали. Видя, что подходит и его очередь, отец Феодор взмолился ко Господу: «Аще будет святая воля Твоя, Господи, спаси мя, недостойного». И дал Господу обет неопустительно совершать все богослужения с воскресной полунощницей. И вот когда отца Феодора вывели на расстрел, охранник неожиданно сказал ему: «А ну, беги вон отсюда!». Так по милости Божией его миновала страшная доля. Свой же обет, данный Богу, отец Феодор исполнял строго. Ставропольский Владыка Антоний дал ему приход в Ипатово. Не случайно годы общения с отцом Феодором Колесовым стали в будущем для Петра Сухоносова хорошей школой пастырства и жизни.

В том же храме на клиросе пел старик по имени Порфирий. Кроме чудесного бархатного голоса он имел еще золотые руки переплетчика старинных церковных книг. Ремесло это он очень любил и знал досконально, а потому верующие люди даже из далеких сел тайком несли ему разодранные, полусгнившие, но , все же уцелевшие духовные книги. После реставрации они возвращались хозяевам из рук Порфирия как новые. Пете Сухоносову было уже 14 лет, когда матушка Фессалоникия попросила Порфирия обучить своего воспитанника этому ремеслу. И Петя оказался способным в усвоении не только церковной грамоты, но и секретов переплетного мастерства. С годами это дело станет любимым его занятием, которому он будет посвящать все свободное от службы время. Ну а в те годы, когда он готовился к поступлению в семинарию, переплетное ремесло в какойто мере тоже помогало прокармливать его семью: люди просили юного пономаря отреставрировать старинные книги, а за выполненную работу рассчитывались чаще всего пшеницей или продуктами питания.

Отец Сампсон

В 1947 году в Ставрополье нашел временное пристанище подвижник, имя которого теперь всем широко известно: иеромонах Симеон – в будущем иеросхимонах Сампсон (Сивере). Пристроить его удалось благодаря заботам правящего архиерея Ставропольской епархии архиепископа Антония (Романовского). Этот Владыка отличался святой жизнью и праведностью. Выросший в простой крестьянской семье из села Савинцы Полтавской области, он 51 год прослужил в монашеском чине с именем Антония (в честь преподобного Антония Печерского), из них 38 лет в архиерейском сане. Само же епископство принял от Святейшего Патриарха Тихона, ныне причисленного Русской Православной Церковью к лику святых. Претерпел много страданий от безбожной власти, был сослан в лагеря, но по милости Божией вновь возвратился к архиерейскому служению. Почил о Господе в сане митрополита Ставропольского и Бакинского 7 ноября 1962 года и погребен вблизи врат Даниловского кладбища в городе Ставрополе.

Невзирая на многочисленные угрозы со стороны властей, Владыка Антоний давал в своей епархии приют священникам и монахам, которым удавалось вернуться живыми из мест заключения. Так сюда из Борисоглебска приехал и освободившийся из очередного заключения иеромонах Симеон. Некоторое время жил у монахини Фессалоникии: с нею он был лично знаком по годам лагерных скитаний. У своей духовной наставницы с подвижником познакомился и Петр Сухоносов. Однако вскоре отца Симеона перевели на новый приход, который находился в 18 километрах от Ипатово, и монахиня Фессалоникия вместе со своим юным воспитанником стала ездить туда, чтобы помогать изможденному солагернику, а юноше давать возможность духовного окормления.

Иеромонах Симеон чрезвычайно уважал монахиню Фессалоникию за ее ревностное служение Богу. В недоступных горах Грузии, где скрывались от преследования монахи, отца Симеона, матушку Фессалоникию и таких же, как они, отшельников, не имевших при себе никаких документов, оперативники НКВД вылавливали, как диких зверей, с помощью служебных овчарок и бросали за колючую проволоку. А там их ожидали снова издевательства, пытки, допросы, унижения...

«Мы, – делился впоследствии своими воспоминаниями старец, – были собраны за беспаспортное житие в горах Кавказа. Матушка Фессалоникия моя, Мария, Дофреза, тогда Груша была, и Валентина с Ириной. Владыка Арсений Смоленский в двенадцатый раз отбывал ссылку...» Страдания и лишения сближали людей.

На маленьком листочке отец Симеон аккуратно написал ему своим характерным почерком (последствие от пули, попавшей в плечо, когда его пытались расстрелять) текст знаменитой молитвы «Всемилостивая», которую, как рассказывал сам отец Симеон, ему открыл преподобный Серафим Саровский за несколько часов до ареста и ссылки в Соловецкие лагеря:

Всемилостивая Владычице моя, Пресвятая Госпоже, Всепречистая Дево, Богородице Марие, Мати Божия, Несумненная и единственная моя Надежда, не гнушайся мене, не отвергай мене, не остави мене, не отступи от мене; заступись, прости, услыши; виждъ, Госпоже, помози, прости, прости Пречистая!

У многих духовных чад старца до сих пор бережно хранится эта молитва, написанная рукою старцаподвижника. Он наставлял всех, с кем Господь сводил на его нелегком жизненном пути, держать в сердце эту благодатную молитву, постоянно упражняться в ней, призывая на помощь небесное заступничество Матери Божией. Как сам неоднократно свидетельствовал иеросхимонах Сампсон, «Всемилостивая» оберегала его все 18 лет лагерей и во все другие времена. «Это, – говорил старец о молитве, – была ненасытная пища для меня».

На таких же маленьких листочках он в очень сжатом, почти конспективном виде, писал своим воспитанникам некоторые наставления. Вот, например, один из таких сохранившихся листочков. «Чего надо бояться? – поучает старец. – Злоречия. Злословия. Пересуда. О комлибо плохое чтолибо сказать. О себе ни словом, ни намеком. Не извинять себя и не заступаться за себя, себя защищая. Чтобы лень, праздность, беспечность не мешали бы молитве. Бояться забыть, не прочесть сердцем с умом «Достойно есть» 40 раз. Лень: книгу читать духовную 30 минут ежедневно. Не записать укоризны совести. Молитва, молчание, самоосуждение всему научат богоугодному». Особенно настоятельно отец Симеон добивался от своих юных воспитанников того, что он называл «записью укоров совести»: в конце каждого дня, прочитав молитвы перед тем, как отойти ко сну, постараться вспомнить и записать все, в чем сегодня обличила совесть. Записать до мельчайших грехов, уловить каждое неверное движение души, каждый лукавый помысел. Эти записи, учил старец, должны быть основой нашей исповеди: чистосердечной, искренней, осмысленной, а не механической, заполненной общими словами.

Отношение отца Петра к старцу Сампсону всегда было глубоко почтительным. Говорим это для того, чтобы снять иные утверждения, построенные на догадках и неподтвержденных фактах. Нельзя, например, согласиться с одним из авторов [8], совершенно безосновательно утверждающим, что отрок Петр «с почтением слушал его (т.е. отца Симеона – прим. авт. ) жизнеописания, но сам  был носителем другого духа (выделено нами – прим. авт. )». Тем более никто не слышал от отца Петра слов о том, что отец Сампсон – это, якобы, «моя боль по сегодняшний день» . Отношение ж гонимого священномонаха Симеона к 16летнему пытливому юноше тоже было чрезвычайно теплым, бережным, понастоящему отеческим. Об этом свидетельствовала выросшая вместе с отцом Петром покойная ныне монахиня Анастасия, сама много лет находившаяся под благодатным духовным окормлением старца. Многие годы спустя, когда Петр Сухоносов стал священником, отец Симеон, находясь в ПсковоПечерском монастыре и зная об аскетическом пути своего ипатовского воспитанника, неоднократно говорил, что даже в их обители едва ли найдется пятьшесть монахов такой строгой жизни.

На Ставрополье любили опального, всюду гонимого батюшку. Интерес к его проповедям был настолько велик, что народ вместо того, чтобы по привычке в выходные дни идти в клуб на танцы, потянулся в храм Божий. Впоследствии старец так вспоминал об этом отрезке своей жизни: «Там я нашумел своими проповедями на исповеди. Я их проводил очень настойчиво, желая отвратить, омерзить ко греху человека кающегося. И вот какие там наступили времена: я начал службу в Великую Среду и, не выходя из храма, кончил на Пасху в 11 часов дня. День и ночь был народ. День и ночь приходили люди каяться, день и ночь шла служба. Если служба кончалась, то я начршал новую исповедь. Из Ставрополя удалось причастить почти тринадцать тысяч богомольцев. Победа Православия была великая! Первомайский «праздник» был сорван...».