Этот некролог написан отцом Петром поразительно проникновенно и духовно. Он говорит о нелегком жизненном пути почившего Владыки, наполненном великими скорбями и испытаниями, говорит о его личном подвижничестве, высокой праведности, любви к своей пастве. Слово памяти о своем учителе и наставнике отец Петр завершает необычайно жизнеутверждающе:

«Господь наш Иисус Христос взял на себя всю тяжесть грехов верующего человечества, и нам дает благодать носить друг друга тяготы. Следовательно, мы можем с полною верою принимать участие в загробной жизни усопших. Сочувствуя загробному состоянию опередивших нас своим переселением, мы обязаны стремиться к улучшению их состояния во Христе Иисусе, пришедшем на землю для их спасения. По мне гряди (Лк. 9, 59) – это слова, сказанные живому на его прошение прежде похоронить отца. Вот единственное средство помочь умершим! Жизнь живых без Христа, жизнь не в духе Христовом не улучшит состояния умерших. Умершие будут покойны и довольны нами, оставшимися еще на земле, когда мы любовь к ним выразим не словами только, а делами, истинною нашею жизнью. Чадца моя, не любите словом, ниже языком, но делом и истиною (1 Ин. 3, 18) – учит нас святый апостол Иоанн, которого называют апостолом любви. Любовь наша к умершим должна соответствовать любви Господа к нам: любите друг друга так, как Я возлюбил вас; любите до положения жизни вашей за спасение ближнего, как и Я умер во спасение ваше, так и вы любите (ср. 1 Ин. 3, 19–22).

Ежели любим Господа, то должны любить и живущих в загробной жизни. Эта заповедь о любви не разделяет живых с умершими, но соединяет. Любовь не умирает».

Часть II

Начало пути

Целибат

Собственной семьи Батюшка никогда не имел: он был священникомцелибатом, давшим обет безбрачия. Жизнь он вел строго аскетическую, монастырскую, хотя и не давал монашеских обетов. Своей семьей он всегда считал паству, с которой служил Богу. Безбрачным отец Петр стал тоже промыслительно. Чтобы приоткрыть завесу этой тайны, возвратимся вновь в его детские и юношеские годы.

У духовной наставницы юного Сухоносова монахини Фессалоникии в станице Ипатово была еще и воспитанница по имени Шура. Дети вместе росли, вместе ходили в храм на богослужения. Шура пошла очень рано зарабатывать на пропитание семьи: она разносила по селу почту. Петя часто бывал у них дома, дружил с Шуриными братьями, тоже верующими ребятами – иных мальчишеских компаний он не водил и не знал. Вместе они любили ходить в гости к отцу Симеону, нашедшему приют на Ставрополье, а когда его перевели за 18 километров от Ипатово, то каждый раз стремились попасть туда. Шура успевала обежать весь свой участок, чтобы разнести людям письма и газеты, а потом бегом в Дербетовку, где служил опальный иеромонах. Расстояние в 18 километров она одолевала за один час. Прибежит, бывало, запыхавшись, а отец Симеон говорит: «Посиди, отдышись. Мы задержим немного начало службы, чтобы Шура отдохнула. А ты, Петя, – обращался он к юному Сухоносову, – принеси воды и помой Шуре ноги, ведь она уморилась». «Ничего, она еще молодая, сама помоет», – вроде как заступалась матушка Фессалоникия. Так и росли они вместе – Петя и Шура, пока оба не повзрослели: Петр Сухоносов стал семинаристом, а Шура – молодой красивой девушкой, которая бойко читала пославянски, пела на клиросе и попрежнему работала сельским почтальоном.

И вот когда учеба в семинарии для Петра Сухоносова приблизилась к окончанию, матушка Фессалоникия однажды вечером пригласила к себе свою воспитанницу и повела с ней разговор про ее дальнейшую судьбу. Рядом сидела мама Петра Сухоносова Мария Прокопьевна.

«Шура, – полушутя вдруг обратилась к ней матушка, – а что если мы тебя замуж выдадим? Ты за кого хочешь пойти: за семинариста или академиста?» «Матушка, – вспыхнула от такой неожиданности и стыда девушка, – да у меня и мысли про замужество нет. Я хочу, как Вы, стать монахиней».

Откуда родилось у нее такое намерение? Возможно, тогда, когда она слышала еще совсем маленькой девочкой, как ее благочестивый отец Аверьян читал домашним книгу святых пророчеств, и там Шура услышала слова о том, что в последние времена горе будет питающим сосцами (см. Мф. 24, 19). В простоте своей детской веры Шура тогда подумала и решила: «А вот возьму и не выйду замуж». Годы общения с монахиней Фессалоникией лишь укрепили ее в этом стремлении. Казалось, матушка во всем понимала и поддерживала ее, а тут – такой разговор. «Дурная ты, Шурка, дурная, – в сердцах начала опять матушка, – я ж как лучше хочу все устроить. Не за колхозника же тебя выдавать. А в какой монастырь ты пойдешь, когда все кругом закрыто?» И давай опять уговаривать до глубокой ночи. Шура только отнекивалась, защищаясь последним, как ей казалось, наиболее убедительным аргументом: «Матушка, вот Вы сами монашкой стали, а мне жениха ищете». На том и разошлись. Однако на следующий день начавшийся разговор про замужество получил свое неожиданное продолжение. Сидя у раскрытого окна, Шура вдруг услышала, как во двор пришли сваты и стали договариваться с родителями о будущей свадьбе. Выросла же Шура в очень богобоязненной семье, где перечить родителям, противиться их воле считалось большим грехом. «Царица Небесная! – со слезами взмолилась девушка перед образом Иверской Божией Матери, что висел у них в хате. – Отведи от меня такую напасть, пошли мне болезнь – все, что Тебе будет угодно, только спаси от замужества». Шура истово молилась, обливаясь слезами и думая: «Я бы согласилась жить с мужем, как брат с сестрой. Так кто ж пойдет на такое замужество?» Сваты вскоре ушли вполне довольные состоявшимся разговором, а там наступил вечер, за ним и ночь.

Утром, как обычно, Шура пришла на почту взять письма и газеты. Внезапно она почувствовала нарастающее недомогание, которое видимо отразилось на ее лице. Начальник почты, посмотрев на Шуру, отпустил ее домой, чтобы она немного отлежалась – он поступил почеловечески в надежде, что ее недомогание пустячное, ведь в то время получить больничный лист было делом непростым. Отец Шуры Аверьян очень удивился, когда увидел свою дочь, возвратившуюся так рано и лежащую в постели. Он подошел к ней и взял за руку. Нестерпимая боль пронзила все тело девушки, и она закричала. От больницы она категорически отказалась и пролежала недвижимой дома с температурой 40 почти целый месяц. Встать с постели здоровыми ногами она уже не могла и продолжала обессиленной лежать дома. Целый год ее кормили с ложечки, ибо внезапный паралич сковал не только ноги, но и все тело. На Пасху Шуру поздравил отец Симеон: Батюшка служил на тот час уже далеко от Ипатово – в городе Спасске, а потому прислал своей воспитаннице красочную иерусалимскую открытку. В это мгновение Шура отчетливо почувствовала, что Господь обязательно воздвигнет ее по святым молитвам духовного отца «из нездравия во здравие». Так и случилось. На Троицу в дом Шуры принесли освященную траву, которой украшали царские врата в храме. Нагрели бочку воды, запарили эту траву, отвар слили в бочку и бережно опустили туда немощную Шуру. Выйдя оттуда, она смогла впервые за все долгое время болезни перейти комнату на костылях, а на второй день попросила родительского благословения отпустить ее с паломниками в Киев и Почаев. Повезли Шуру две вдовы из их села. В Киеве она приложилась к чудотворным мощам Печерских угодников, окатилась святой водой из колодца, что на территории Лавры, а в Почаеве слезно припала к чудотворным образам Божией Матери. После этого она, бросив костыли, поднялась там на «Божью Горку», пройдя пешком без посторонней помощи 12 километров.

Шура возвратилась домой полностью исцелившейся. Ее глубоко верующие родители увидели в этом чуде особый знак Промысла Божиего над их дочерью и больше не навязывали ей свою родительскую волю. Вскоре Шура вновь встретилась с молодым Петром Сухоносовым – теперь уже выпускником семинарии. Он открыл ей тайну, что ему хотят посватать другую девушку, только он думает остаться безбрачным.

«Не знаю, – поделился он сомнениями, – под силу ли мне будет такой подвиг?..» «Зато на небесах потом хорошо будет», – ответила ему Шура. Так отец Петр Сухоносов стал священникомцелибатом: он сделал свой жизненный выбор. А Шура, в 20 лет взяв благословение у своих родителей, тоже ушла туда, к чему давно стремилась ее душа – в монашество. Сегодня это уже почтенная старица – ныне здравствующая монахиня Анастасия (в миру Александра Аверьяновна Шикера), насельница СвятоПокровского монастыря в Киеве. Духовно близкими – как брат с сестрой – они останутся навсегда, сохранив верность своей детской дружбе. Этому духовному родству не в силах помешать смерть Батюшки...