«Наиболее резким является факт предоставления трибуны служителям культа в Сунженском районе. Здесь во время праздника Победы на многолюдном митинге после выступления партийных и советских работников держал речь священник Добровольский», – с негодованием звучит выступление на 13м пленуме Грозненского обкома ВКП(б). Пленум проходит 5 июня 1945 года, в обстановке всенародного ликования по поводу Победы над фашизмом. Но не до ликования большевикам, когда рядом с ними «враг» куда более страшный – Христова Церковь! Уже предано забвению все: как Церковь денно и нощно молилась за победу над оккупантами, как грозненский храм святого Архистратига Михаила был превращен в госпиталь для раненых красноармейцев, как простые верующие женщины ходили собирать милостыню для фронтовиков, как перевязывали им больные раны... Все это уже забыто.

Сунженская казачка Александра Дорошенко поведала историю о том, как местные власти расправлялись с верующими: «Объявили общее собрание жителей всей станицы. А где собрать народ – и сами не знают, потому что несколько тысяч народу не вместит никакая площадь. Поэтому вызвали в открытую степь, за станичной околицей. Пришли туда парторги, местные активисты и поставили в поле огромную доску, метров пять высотой, чтобы там составить список верующих и неверующих. Всех наших священников и многих певчих к тому времени уже сослали в заключение. Над верующими издевались страшно: в воскресенье заставляли работать, а отдыхать предлагали нам самим в любой другой день недели. Церковь закрыли и намеревались вообще сломать ее. Стали нас агитировать отречься от Бога и своей веры. Для начала прочитали нам лекцию – часа на три, о том, что царь Николай, дескать, потакал религии, делал людей рабами, а теперь новая власть, установленная Лениным, хочет, напротив, всех людей сделать свободными от предрассудков. Убеждали нас долго, но никто открыто от веры не вышел отрекаться. Все ждали, кто же это сделает первым. И вдруг парторг объявляет: «Слово предоставляется нашей стахановке товарищ Дорошенко!» Я действительно была молодой стахановкой, работала в местном колхозе. Парторг спустился с трибуны взял меня под руку и провел на сцену. Власти были уверены, что я первой запишусь в безбожницы, тогда другим будет легче отречься от Бога. Иду я, а сама прошу Бога: «Господи, да уразумишь Ты меня, что нужно сказать!..»

Стою на трибуне и вижу перед собой целое море народа. Впереди – мужчины, старики с седыми бородами, много старообрядцев. Все на меня смотрят и ждут моего слова. И тогда я ко всем обращаюсь так: «Вот, дорогие мои, когда человека крестят в церкви, то поют: «Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся. Алилуйя». Это мы даем клятву, что никогда не изменим нашей православной вере и крест с себя не снимем, который нам надевают при крещении. Вот и рубите мне голову! Пусть моя голова отлетит, а крест святой на шее останется! Кто как хочет, а я записываюсь в список верующих...» При всех перекрестилась, спустилась вниз и поставила свою подпись там, где должны были быть верующие. Не было у меня почемуто в это мгновение никакого страху, что меня могут посадить. И вот верите? После этого все как один записались там же, где и я. Никто не отрекся от веры! Как меня после этого власти ругали! Но большего зла не сделали...»

«Кто служит в этих церквах и молитвенных домах, – на очередном антирелигиозном митинге гневно бросает в зал слово один из ораторов, – кто является учредителями религиозной общины, из кого состоят ее исполнительные органы, для каких целей используются помещения религиозными общинами, какая часть населения составляет верующих, как община выполняет налоговую систему – председатели исполкомов не знают... Партийносоветские работники должны иметь ввиду, что религиозные общины являются удобной формой не только для совершения религиозных потребностей, но и для использования врагами в целях антисоветской, контрреволюционной пропаганды. Это нас обязывает повысить большевистскую бдительность и максимально усилить надзор за деятельностью церковников и религиозных общин».

И повышали, и усиливали до полного маразма, черпая «вдохновение» в лозунгах и призывах сталинскобериевских лет, захлебываясь от восторга собственным же пустозвонством и словоблудием, нагнетая истерию вокруг Церкви и ее пастырей.

«Многочисленные факты активизации церковников у нас в области, зачастую их безнаказанные «путешествия» по районам, нарушения ими советских законов говорят о том, что люди чуждой нам идеологии, а порой прямые агенты иностранных разведок – активные церковники не встречают в своей деятельности почти никакого сопротивления со стороны советских органов на местах, со стороны коммунистов, которые, как известно, обязаны быть воинствующими атеистами. Мы слишком мало, позорно мало разоблачаем лицемерие, ханжество и антинародную сущность церковных деятелей в глазах народа» – это строки из протокола собрания Грозненского партактива от 4 сентября 1948 года. И дальше в унисон этого «обличения» звучит: «Нам, большевикам, ни на минуту нельзя забывать той простой истины, что под религиозной проповедью скрывается глубоко враждебная идеология врагов нашей партии, нашего государства. Чтобы убедиться в этом, достаточно поглубже вникнуть в содержание проповедей, исходящих от церковников, а также поглубже познакомиться с деятельностью главарей церковных сект и общин, являющихся, как правило, отъявленными врагами Советского государства».

Чтобы «поглубже вникнуть» в суть проблемы, не дававшей покоя партийному активу области, использовались совершенно неожиданные приемы и сравнения. В том же протоколе собрания от 4 сентября 1948 года мы читаем поразительные строки: «Наибольшую посещаемость имеют молитвенный дом станицы Орджоникидзевской в Сунженском районе и православная церковь в г. Грозном. Несмотря на то, что церковь в Грозном расположена рядом с кинотеатром «Родина» и напротив ресторана «Прогресс», в большие праздники эту церковь посещают по 5–7 тысяч человек, в то время как ресторан такое количество может обслужить лишь за 1,5 года». Вот она, настоящая правда!

«Совершенно недопустимо, когда на квартирах у коммунистов имеются иконы. Это распространено в Шелковском, Сунженском, Каргалинском, Наурском и других районах (все названные районы до начала боевых действий в середине 1990х годов были исконно казачьими – А. Г.)». И снова достается и казакам, и святым иконам: «Церковники всячески пытаются и будут пытаться использовать в своих интересах живучесть религиозных предрассудков верующих. Примером такого использования религиозных предрассудков являются случаи так называемого «обновления» икон... Обновление икон имеет под собой антисоветскую пропаганду» (протокол 5 июня 1945 года).

Итак, отец Петр Сухоносов направлялся именно в эту, наполненную, по словам партийцев, «агентами иностранных разведок», «отъявленными врагами Советского государства», «контрреволюционерами» и «церковниками» станицу: Орджоникидзевскую. А станица ждала своего пастыря. Простые верующие люди слезно обращались с письменной просьбой на имя вышеупомянутого Владыки Антония в Ставрополь: «Просим Вас, нельзя ли ускорить нам посылку священника на праздник Святой Пасхи. За дорогу мы уплатим, дом у нас готов, иконы тоже набрали, сторож нанят. Только одно горе: нет священника и всего необходимого для литургии и святых Таинств Причастия...» (из того же протокола).

Отец Петр ехал «в Слепцовку». Перед ним открывалась станица, покрытая зеленым ковром виноградников и фруктовых деревьев. В их густой тени словно растворились казачьи хатымазанки, в которых зимой всегда тепло, а в летний зной прохладно. Гдето в голубой дымке виднелись очертания снежных кавказских вершин. В воздухе пахло ароматом акации и яблоневого цвета. Стояла весна: самое красивое время года в этом крае. Вместе с православным священником в автобусе ехало много мусульманингушей: они возвращались к родным очагам после долгих лет страданий на чужбине, связанных с насильственной сталинской депортацией.

«Я, приехав сюда, был смущен, – так вспоминал потом Батюшка, – в автобусе с ингушами ехал, они возвращались из ссылки, да как на их территорию въехали, так запели – заунывно, скорбно... Страшно мне стало: куда еду?..»

Молодой настоятель ехал к своей будущей пастве и навстречу грядущим страданиям...

Часть IV

«Слепцовка»