Действительно, так оно и было на самом деле. Но когда из Рагулей в «Слепцовку» приехал новый Батюшка – отец Петр – страсти тоже улеглись не сразу. Настроенные местными властями и уполномоченным, на молодого настоятеля восстали певчие: «Пусть сам служит, как хочет!» А там и та, что продавала при церкви свечи и иконы, принесла батюшке ключи от свечной лавки: дескать, торгуйте сами, а меня увольте. «А Батюшка был молодой, новый в наших местах, – рассказывает далее Евдокия Евдокимовна, – и он, глядя на все, не знал, «кого слухать», кому отдать ключи, чтобы вести торговлю и всю церковную бухгалтерию. И тут неожиданно вызвал к себе меня».

Валентина Николаевна Алейникова, бывшая в духовном послушании у отца Петра 20 лет, вспоминает: «Однажды к батюшке прибежала расстроенная женщина из нашей станицы, вся в слезах. Глубокая ночь на дворе, 2 часа. Батюшка вышел из своей келлии на тревожный стук в ставни. Едва сдерживая свои рыдания, женщина рассказала о беде, что стряслась в ее доме: маленькая дочка нечаянно проглотила монетку и она застряла у нее в горле.

«Батюшка Петр! – взмолилась несчастная мать. – Пока врачи приедут, девочка может умереть, а она у меня некрещеная». Отец Петр, несмотря на столь поздний и небезопасный в этих краях час и большую усталость, немедленно собрался и пошел с женщиной, взяв все необходимое для крещения. На месте он совершил срочное крещение, и в это время подоспела «неотложка», сумевшая освободить дыхание девочки от попавшей туда монетки».

«Был еще случай, – вспоминает далее Валентина Николаевна. – Както прямо во время службы к нашему храму подъехала машина, и оттуда выбежала заплаканная женщина, умоляя немедленно встретиться с батюшкой. Отец Петр вышел к ней, и она рассказала, что умирает ее младший сын. Перед смертью он, никогда ранее не посещавший церковь, сам попросил пригласить священника, чтобы исповедать свои грехи. Батюшка поручил псаломщику читать, чтобы люди не отвлекались от шедшей службы, а сам тут же поехал с женщиной, взяв запасные Дары. По дороге он торопил водителя, чтобы успеть исповедать и напутствовать умиравшего. И каково же было удивление всех, когда этот больной после чистосердечной исповеди и причастия вдруг стал поправляться, смерть совершенно отступила от него, и он жив, и в добром здравии по сей день. А Батюшка, причастив лежавшего на смертном одре, возвратился в храм и продолжил прерванную таким событием службу...»

« К нему ехали люди со всего нашего района, со всех станиц, – рассказывает казачка Татьяна Ивановна Скутарева, – люди любили его за доброе и милое сердце. Случалось так, что Батюшка совершал в день по несколько отпеваний, очень уставал, но все равно никому не отказывал, ни с кого не требовал денег за требы. Кто сколько даст, то все отдавал больным, немощным, обездоленным. А если у людей не было чем заплатить батюшке за службу, то он никогда не обижался. Мы крестили и венчали у него всех своих детей и внуков, постоянно приглашали к себе домой соборовать тяжело больных, освящать наши жилища».

К этому надо добавить, что всех, кто шел к нему креститься – и детей, и взрослых – Батюшка крестил всегда только полным погружением в воду. Взрослым для этих целей в специальной комнате была приготовлена большая бочка. К тому же, ни одно крещение не обходилось без предварительной пастырской беседы с восприемниками.

Прослышав о том, что в «Слепцовке» появился новый настоятель – ревностный в служении, всегда готовый откликнуться на любую беду, люди потянулись в храм. А ктото шел поначалу просто посмотреть на нового приезжего священника, послушать его проповеди.

В молодости и зрелые годы Батюшка имел красивую внешность: высокий, стройный, темные курчавые волосы, правильные черты лица, обаятельная улыбка. На фотографиях разных лет лицо отца Петра всюду благообразно, просветлено. Оно сохранило детскость и непосредственность, чистоту и застенчивость. Нет и тени лукавства. У Батюшки был тот редкий тип лица, который иногда называют иконописным. Такие лица есть лишь у людей, отмеченных высшей Божественной благодатью.

У Батюшки были удивительно выразительные глаза и проникновенный взгляд. Одна из духовных воспитанниц, часто навещавшая отца Петра и бывшая у него в послушании, вспоминает: «Моя приятельница после встречи с отцом Петром рассказывала: «Ты знаешь, меня такой Батюшка благословил! Брови черные, глаза черные. Мне стало так плохо, что я такая плохая, а рядом со мной такой человек стоит». Я ей говорю: «Неправда, что у него черные глаза». Она говорит: «А какие?» Я растерялась, потому что не знала, какие у него глаза. В последний мой приезд в Слепцовку у меня хватило смелости рассказать про этот случай отцу Петру. С ним ведь очень просто было. «Я ей так и ответила, а какие у вас глаза – я до сих пор не знаю». Он как ребенок просто посмотрел на меня. Его глаза были голубого, даже какогото василькового цвета. И я тогда поняла, что так нельзя расспрашивать батюшку. Кто я такая?..»

От своих предков Батюшка унаследовал широкие крестьянские ладони и хозяйскую смекалку во всем, что касалось обустройства на земле. Постоянная жизнь в молитвенных поклонах и болезнях с годами сделала его сутулым, но время не изменило внутреннего обаяния отца Петра – его улыбку, ласковую манеру разговаривать с людьми, необыкновенную душевную теплоту.

Вместе с отцом Петром переехала и поселилась в «Слепцовке» его мама и родная сестра Татьяна, которая после смерти матери ухаживала за родным братом. Когда скончалась Мария Прокопьевна Сухоносова, отец Петр в течение сорока дней в ее память совершал Божественную литургию. Татьяна Петровна, как и брат, тоже не имела семьи и детей, прожила девицей, много постилась и молилась, была милосердного характера, открытого на помощь людям. В конце 80х годов она заболела неизлечимой болезнью, но отказалась от услуг врачей и мирно отошла к Богу, когда ее брат читал над нею канон на исход души.

Семья Сухоносовых купила в Слепцовской неболь , кирпичный домик в считанных шагах от храма. Сама же церковь стоит в окружении хаток, которые оставили в дар благочестивые казаки. Тот, кто впервые приходит сюда, невольно теряется в лабиринте двориков, домиков, какихто пристроек, навесов, сарайчиков, связанных между собою хитроумными переходами. При этом все имеет свое конкретное назначение, все укрыто от непогоды и посторонних глаз. Тут же хранится запас угля и дров, сложенных аккуратно в штабеля под навесами. В дальнем конце церковного двора поставлена звонница, представляющая собой обрезки газовых баллонов и сохранившиеся небольшие колокола. А рядом со звонницей растет старая верба, с которой ежегодно срезают молодые ветви накануне вербного воскресенья. Отец Петр считал, что освященная верба должна расти в каждом дворе, где живут православные люди. За изгородью начинается церковный сад: там растут фруктовые деревья и две раскидистые шелковицы – белая и черная. Когда шелковицы созревали, под деревьями аккуратно расстилали брезент, приглашали детей и отец Петр, который стоял рядом и внимательно следил за приготовлениями, давал команду: «Ну, детвора, залазьте на дерево и трусите!» Дети с радостью лезли на ветки и принимались за дело, а Батюшка поднимал крупные сочные ягоды и с восхищением говорил: «Ой, сколько много, да какая сладкая!» Он радовался щедрости природы, как ребенок.

Батюшка мало пользовался своим собственным домом: тут он держал однуединственную светлую комнатку, в которой оборудовал переплетную мастерскую. Остальную же площадь отдавал бескорыстно людям, которые нуждались в приюте: в последние годы здесь проживала русская семья беженцев из соседнего курортного городка Серноводск. Сам Батюшка жил преимущественно в небольшой комнаткекелии в церковном дворе: в ней не было ничего, кроме самодельного шкафа, закрытого ширмой, металлической кровати с деревянным настилом, печки у левой стены, большого круглого стола, старых стульев и лавки. На стенах висело много икон, а в отдельном месте он поместил фотографии своих родных и близких. В этой маленькой комнатке Батюшка проводил многие часы молитвенного уединения и сюда редко кого пускал, оберегая свою келлию от постороннего взгляда. «В его кабинет мы редко заходили, – вспоминает одна из прихожанок. – Помню, как однажды Батюшка и вся наша семья служили молебен за брата: его сильно напугали чеченцы, вследствие чего он кричал по ночам. После молебна брат совершенно выздоровел. Еще раз помню, когда Батюшка болел, то нам, малышам, разрешили войти туда проведать его. А еще был случай: мы зашли туда, Батюшка встал, отодвинул ширму на левой стене и показал на большой портрет, который висел там. Это был святой праведный Иоанн Кронштадтский. Потом взял аккуратно сложенную в углу епитрахиль и сказал нам: «По очереди подходите, кланяйтесь и прикладывайтесь к епитрахили: в ней служил сам Иоанн Кронштадтский».

Как великую святыню он сберегал также еще одну старенькую епитрахиль: это был подарок его духовной наставницы монахини Фессалоникии. Она сшила ее, когда отец Петр был рукоположен во священники, и вышила на обратной стороне свою дарственную надпись. Батюшка часто служил именно в этой епитрахили.