Прежде нежели обратиться к своим нашим современникам, Святым Отцам, необходимо четко сказать, что для нас, православных, чтение Св. Отцов это не праздное академическое исследование. Вообще, многое из того, что ныне считается "патристическим возрождением", представляет собой на деле лишь забавы инославных ученых и их "православных" подражателей, ни один из которых не открыл для себя истину святоотеческого предания, чему бы он был готов посвятить свою жизнь. Такая "патрология" только рационалистическая наука, предмет которой хотя и учение Отцов, но где отсутствует понимание, что учение Отцов содержит в себе истины, от которых зависит наша духовная жизнь или смерть. Эти так называемые патрологи тратят время, собирая доказательства того, что "псевдо-Макарий" был еретиком мессалианином, не понимая и не пытаясь проверить на практике строго православное учение Преп. Макария Великого; что "псевдо-Дионисий" намеренно подделывал книги, мистические и духовные глубины которых явно недоступны пониманию тех, кто его в этом обвиняют; что глубоко христианское монашеское житие Преп. Варлаама и Иоасафа, переданная нам Св. Иоанном Дамаскиным, всего лишь "пересказ истории Будды"; и сотни подобных басен, созданных "специалистами" на потребу легковерной публики, которая и представления не имеет, в какой безрелигиозной атмосфере делаются эти "открытия". Когда же встречаются действительно серьезные вопросы относительно святоотеческих текстов (а таковые, разумеется, существуют), то их эти "эксперты" решить совершенно не в состоянии, потому что на самом деле абсолютно чужды святоотеческой традиции и лишь кормятся за ее счет.

Когда "православные" ученые пользуются выводами таких лжеисследователей Отцов или же сами проводят свои исследования в том же рационалистическом духе, то конец может оказаться трагическим; потому что многие принимают этих ученых за "глашатаев Православия" и считают их рационалистские определения частью "истинно святоотеческого" мировоззрения, тем самым обманывая православных людей. Некоторые, например, претендуя на свободу от "Западного пленения", в котором, как они в своем невежестве и незнании подлинного православного предания последних веков (которое можно скорее обнаружить в монастырях, нежели в академиях) считают, находится православное богословие последних трех веков, сами попадаются в сети протестантского рационализма.

На примере литургического богословия это прекрасно показал протопресвитер Михаил Помазанский, этот воистину современный православный богослов ("Экуменика на фоне православной литургики". Прот. М. Помазанский. "Православный Путь" за 1962 г.). Еще предстоит, к сожалению, разоблачить подобным образом лжеисследователя русской святости и Святых Отцов Г. П. Федотова, который вообразил себе, что Преп. Сергий "был первым Русским Святым, которого можно назвать мистиком" (игнорируя, тем самым, столь же "мистичных" русских Отцов, живших до Преп. Сергия в первые четыре века Русского Православия), занимался бессмысленными поисками "оригинальности в литературных трудах" Преп. Нила Сорского (показывая этим, что не понял даже смысла Предания в Православии), порочил великого православного Святого Тихона Задонского, называя его "скорее сыном западного барокко, нежели наследником восточной духовности", и с большими натяжками пытался представить Преп. Серафима Саровского (на самом деле настолько укорененного в отеческом предании, что его невозможно отличить от великих Египетских подвижников древности) "исключительно русским" феноменом, который был "первым известным нам представителем старчества в России", "подход которого к миру невидан в восточной традиции", и который был "предтечей нового типа духовности, который должен появиться вслед за просто аскетическим монашеством" (см. Введение к трудам этих Отцов Г.П. Федотова в книге на англ. языке).

Как это ни печально, но последствия подобной лженауки часто можно встретить в реальной жизни; в сознании доверчивых людей, принимающих на веру эти неправильные выводы и начинающих работать над "литургическим возрождением" на протестантских основах. Преп. Серафим, например, предстает (при пренебрежении, конечно, его "неудобными" высказываниями о еретиках, о которых он говорил то же, что и все Отцы) индийским йогом или "харизматиком"

В нашем 20-м веке один православный архиерей особенно выделяется своим святоотеческим духом — это Архиепископ Феофан Полтавский (1943, 19 Февраля) и, наверно, главный создатель бескомпромиссной и традиционной святоотеческой идеологии в 20-м веке. Когда он был заместителем председателя Синода епископов Русской Церкви за границей (20-е годы), то он был известен, как наиболее полно воспринявший "ум Отцов" среди всех русских богословов того времени. В 30-х годах он удалился в затвор, последовав в этом Феофану Затворнику, и с тех пор, как это ни прискорбно, он был почти совсем забыт. К счастью, память о нем с величайшим благоговением сохранялась в среде его учеников а один из главных последователей — ставший позднее Архиепископом Аверкием Сиракузским и Троицким, — издал его биографию вместе с несколькими его проповедями.

Отцов. Так, в проповеди на Пятидесятницу он говорит "...учение о Св. Троице есть вершина христианского богословия. Посему не дерзаю я излагать сие учение своими собственными словами, а изложу его словами святых и богоносных богословов и великих Отцов Церкви: Афанасия Великого, Григория Богослова и Василия Великого. Мои только уста, а их слова и мысли. Они предлагают Божественную трапезу, а я только служитель их Божественного пиршества".

В другой своей проповеди Архиепископ Феофан объясняет, почему он ощущает себя столь ничтожным по сравнению с Отцами — что, кстати, характерно для великих хранителей православного предания, даже для столь великих богословов как Архиепископ Феофан, и что сегодня светские "ученые" поносят как "отсутствие оригинальности". В проповеди на Неделю Св. Отцов Шестого Вселенского Собора, произнесенной в 1928 году в городе Варне, Болгария, он предлагает верным "слово о значении св. отцов и учителей Церкви для нас христиан. В чем заключается их величие и чем обуславливается их особенное значение для нас? Вот вопрос, на который предлежит дать нам ответ. Церковь, братие, есть дом Бога живого и столп и утверждение истины (1 Тим. 3:15). Истина христианства хранится в ней во Св. Писании и Св. Предании; но она нуждается в правильном хранении и в правильном истолковании. Значение св. отцов и заключается в том, что они являются наиболее правоспособными хранителями и истолкователями сей истины по святости своей жизни, по глубокому знанию слова Божия и по обилию обитавшей в них благодати Св. Духа". Все остальное в проповеди — одни цитаты из Св. Отцов (Свт. Афанасия Великого, Свт. Василия Великого, Преп. Симеона Нового Богослова, Преп. Никиты Стифата), подтверждающие эту мысль.... Последний из Отцов, большую цитату которого приводит Святитель Феофан в своей проповеди, — это близкий ему по времени предшественник в предаче истинного святоотеческого Предания в России — Епископ Игнатий Брянчанинов. Этот святитель важен для нас сегодня с двух точек зрения: не только потому, что он является святым Отцом нашего времени, но также и потому, что в поисках истины он прошел путь, похожий на тот, которым идут современные ее искатели, и этим он показывает нам, как "современный просвещенный человек" может освободиться от всеохватываюшего рабства современных идей и мировоззрений и вернуться вновь в мир чистого Православного Христианства и истинно святоотеческих мыслей. И мы можем черпать огромное вдохновение из повествования самого Епископа Игнатия о том, как военный инженер разорвал путы "современного знания" и вошел в святоотеческое Предание, не только через чтение книг, но и непосредственно с помощью ученика Преп. Паисия Величковского, и передал это нам, нынешним христианам.

Еще когда он учился, — приводит Свт. Феофан слова Епископа Игнатия, — не до веселий, не до развлечений было мне! Мир не представлял мне ничего приманчивого. Мой ум был весь погружен в науки, и вместе горел желанием узнать, где кроется истинная вера, где кроется истинное учение о ней, чуждое заблуждений и догматических, и нравственных.

Между тем, предстали взорам уже грани знаний человеческих в высших, окончательных науках. Пришедши к граням этим, я спрашивал у наук: "что вы даете в собственность человеку? Человек вечен, и собственность его должна быть вечна. Покажите мне эту вечную собственность, это богатство вечное, которое я мог бы взять с собою за пределы гроба! Доселе я вижу только знания... оканчивающиеся землею, не могущие существовать по разлучении души с телом!"

Ищущий молодой человек задавал эти вопросы по очереди математике, физике, химии, философии, показывая при этом свое глубокое их познание; затем он спрашивал географию, геодезию, языкознание, литературоведение; но в конце он обнаружил, что все эти науки — земные. В ответ на все свои мучительные вопросы он услышал то же, что искатели истины в наш еще более "просвешенный" 20-й век: "Науки молчали".

Тогда за удовлетворительным ответом, за ответом существенно нужным, жизненным, обращаюсь к вере. Но где ты скрываешься, вера истинная и святая! Я не мог признать тебя в фанатизме (Римский католицизм-папизм), который не был запечатлен Евангельской кротостью; он дышал разгорячением и превозношением! Я не мог признать тебя в учении своевольном (Протестантизм), отделяющемся от Церкви, составляющем свою новую систему, суетно и кичливо провозглашающую обретение новой, истинной веры христианской через осмнадцать столетий по воплощении Бога Слова! — О, в каком тяжком недоумении пребывала душа моя! Как она томилась ужасно! Какие на нее восставали волны сомнений, рождавшиеся от недоверчивости к себе, от недоверчивости ко всему, что шумела, вопияло вокруг меня от незнания, неведения истины.

И начал я часто, со слезами умолять Бога, чтобы Он не предал меня в жертву заблуждения, чтобы указал мне правый путь, по которому я мог направить к Нему невидимое шествие умом и сердцем. И се чудо! Внезапно предстает мне мысль: сердце к ней, как в объятия друга. Эта мысль внушила изучать веру в источниках — в писаниях Св. Отцев! "Их святость", — говорила она мне, — "ручается за их верность: их избери себе в руководители". Повинуюсь. Нахожу способ получать сочинения св. угодников Божиих, с жаждою начинаю читать их, глубоко исследовать. Прочитав одних, берусь за других, читаю, перечитываю, изучаю. Что прежде всего поразило меня в писаниях Отцов Православной Церкви? Это их согласие чудное величественное. Осмнадцать веков, в устах их, свидетельствуют единогласно "единое" учение Божественное!

Когда в осеннюю ясную ночь гляжу я на чистое небо, усеянное бесчисленными звездами, столь различных размеров, испускающими единый свет, тогда говорю себе: таковы писания Отцов! Когда в летний день гляжу на обширное море, покрытое множеством различных судов с их распущенными парусами, подобными белым лебединым крыльям, судов, бегущих под одним ветром, к одной цели, к одной пристани, тогда говорю себе: таковы писания Отцов! Когда слышу стройный многочисленный хор, в котором различные голоса в созвучной гармонии поют единую Божественную песнь, тогда говорю себе: таковы писания Отцов!

Какое, между прочим, учение нахожу у них? — Нахожу учение, повторенное всеми Отцами, учение, что единственный путь ко спасению, — последование неуклонное наставлениям Св. Отцов. "Видел ли ты, — говорят они, — кого прельщенного лжеучением, погибшего от неправильного избрания подвигов, — знай: он последовал себе, своему разуму, своим мнениям, а не учению Отцов", (Авва Дорофей, Пятое наставление), из которого составляется догматическое и нравственное предание Церкви. Им она, как бесценным имуществом, препитывает чад своих.