Южный храм сохранился лучше, так как в 1897 г. он уже подвергался реставрации. В память об этом в стену храма была вделана мемориальная каменная плита, ныне хранящаяся в музее г. Карачаевска. К сожалению, в советское время, когда в бывшем монастыре находился детский дом, храм снова пришел в запустение.

Во время нашей поездки нам посчастливилось быть свидетелями транспортировки из теснин горного ущелья уникального древнехристианского археологического памятника—мавзолея одного знатного алана.

Еще в начале нынешнего века известный исследователь Северного Кавказа Е. Д. Фелицын впервые изучил древний аланский некрополь, располагавшийся в одной из балок Зеленчукского ущелья в дремучем буковом лесу. Он обратил внимание на огромный каменный мавзолей, в котором был похоронен какой-то знатный алан. В советское время на руинах мавзолея побывали археологи П. Г. Акритас и Л. Н. Глушков. Сооружение состояло из колоссальных, как попало разбросанных каменных плит весом каждая 3—4 тонны. В 1960 г. этот редчайший памятник аланской старины был извлечен из горных трущоб. Плиты были на тракторах вывезены из труднодоступного ущелья и доставлены в Ставрополь. По мнению археологов, в мавзолее был погребен аланский военачальник. Об этом говорят многочисленные рельефные изображения на плитах. Время постройки его относят к Х—XI векам новой эры. На одной из плит хорошо видны высеченные три креста, свидетельствующие о христианском происхождении мавзолея 79.

Когда едешь по прекрасной дороге на курорт Теберда, невольно взор останавливается на живописно выделяющемся на фоне голубого неба белокаменном Сентинском храме. На вершину горы, где стоит храм, ведет крутая тропинка, что делает восхождение довольно затруднительным. Прежде сюда проходила хорошо разработанная дорога, следы которой ныне затерялись в лесной чаще. Труднодоступность храма привела к его запустению.

На левом берегу Кубани, около села имени Коста Хетагурова, словно страж стоит величественная Шаонинская скала с редкостной тисовой рощей на вершине. На одном из отрогов отвесной скалы высится Хумаринский храм, к которому можно легко доехать на автомобиле. Благодаря этому сюда приезжает большое число экскурсантов, едущих на Теберду, на Домбайскую поляну и к Клухорскому перевалу. В 1895 г. этот храм был реставрирован и 22 апреля освящен в честь св. Георгия Победоносца. Еще сохранились стены строений Георгиевского скита, несшего охрану храма. Под храмом находится обширный бассейн для сбора дождевой воды. Храм, словно ласточкино гнездо, прилепился к скале. С трех сторон его разверзаются глубокие пропасти. Вблизи храма на одиноком утесе чья-то рука водрузила железный крест. Им осенена эта древняя святыня Северного Кавказа.

Пожалуй, Хумаринский Георгиевский храм находится сегодня в самом лучшем состоянии по сравнению с другими. Причина этого—почитание жителями соседнего села имени Коста Хетагурова (бывшего села Георгиевско-Осетинского). Свято чтя своего патрона, они ежегодно в день памяти св. Георгия Победоносца приходят сюда помолиться. Под древнейшими сводами храма св. Георгия в этот день раздаются слова христианской молитвы. В алтарной части мы видели скромные букеты цветов. В этом находит свое проявление глубочайшее уважение жителей села—осетин (потомков алан)—к христианской святыне своих предков.

ГЛАВА III ПЕРЕЖИТКИ ХРИСТИАНСТВА В ВЕРОВАНИЯХ ГОРЦЕВ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА

Разгоревшаяся в средние века на Северном Кавказе борьба между исламом и христианством отразилась и на религиозных представлениях горцев. Как мы уже говорили, для них был характерен синкретизм—смешение верований языческих, христианских и мусульманских. Это было особенно распространено среди горцев Северного Кавказа потому, что Кавказ издавна служил «этнической шахматной доской» народов, несущих вместе со своей культурой и свои верования, которые в то время часто служили основным выражением духовной культуры людей. С другой стороны, труднодоступность многих районов Северного Кавказа также способствовала сохранению остатков прежних верований и последовательному смешению их. Едва одно-два поколения успевали усвоить новую веру, проникнуться ее духовными основами, как новая кровопролитная стычка загоняла отдельные племена в глухие ущелья, где отрезанные от всех влияний потомки этого племени теряли воспринятое их отцами или дедами вероучение, сохраняя только внешние черты обрядов.

В таких условиях кровопролитных войн с пришельцами угасали идеи присущего христианству гуманизма и определялись воинственные черты горских народов Северного Кавказа. Этой постоянной борьбой за независимость отчасти объясняется и проникновение в среду православных горцев исламизма, заимствованного у их новых завоевателей — магометан. Взамен христианского православного гуманнейшего света распространялись проповедь фатализма, непримиримости, жесточайшей борьбы с неверными гяурами и благословение насилию над ними.

Однако, несмотря на жестокие преследования со стороны крымских татар, турок и своих собственных ренегатов-вероотступников, принявших учение Магомета, христианский простой народ еще долго придерживался и христианства, и своих древних языческих верований. Только огнем и мечом удалось поставить на колени некоторых горцев. Любопытно, что в Кабарде, за Голубыми озерами, в горах, были найдены замурованные гроты с хорошо сохранившимися трупами горцев.

Г. Прозрителев высказывал предположение, что эти горцы погибли в заложенных камнями гротах, спасаясь от гонений на христиан. Отзвуки прежних христианских верований горцев Северного Кавказа в течение ряда столетий сохранялись в соблюдении праздников и постов, названии святых, в почитании остатков древних христианских храмов, богослужебных, священных книг и пр. «Указать религию черкесов,— писал Ф. Дюбуа де Монперэ в 30-х годах прошлого столетия,— очень трудно, настолько тесно слились у них христианство, магометанство и язычество». Он считает, что черкесско-кабардинские князья были магометанами, явившимися из Крыма в XV веке, чтобы завоевать и подчинить горцев.

Борьба между христианством и исламом привела горцев к возврату к древним их суевериям. «Черкес из народа в сущности все тот же язычник,—замечает Дюбуа де Монперэ,— обитатели морских берегов еще празднуют по традиции Пасху, сами не зная в память какого события, и в течение 15 дней перед праздником не едят яиц, как бы в подражание посту. У них имеются деревья, отмеченные крестом, которые они почитают; топор никогда не прикасается к ним; эти деревья находятся в священных лесах, всеми охраняемых; в определенные дни устраивается празднование вокруг них... Их своеобразные священники не умели ни читать, ни писать и только довольствовались повторением нескольких установленных молитв, которые они передавали своим преемникам». Еще в 20-х годах прошлого века в окрестностях Геленджика можно было видеть, как «священники в простых бурках, или войлочных плащах, приближаются, окруженные толпой народа, хранящего глубокое молчание, к кресту, который стоит в лесу, придавая ему священное значение, здесь они возносят Творцу моление»...80

М. Селезнев приводит относящийся к 40-м годам XIX века интересный рассказ одного армяно-григорианского священника Иоанна о пережитках христианства среди черкесов. Они часто приносили богоугодные жертвы под сенью священных деревьев, привязывая к их сучьям кресты. Какой-либо из стариков облачался в белую войлочную мантию и, взяв в руки чашу, наполненную вином или бузой, обращался лицом к востоку с чтением импровизированной молитвы о мире, благополучии и изобилии плодов земных. Во время молитвы черкесы зажигали свечи, курили ладан и клали земные поклоны, соблюдая воспринятые с христианством обряды.

«Черкесы,—говорит Селезнев,—праздновали Рождество Христово, Сретение Господне, в начале года постились целую неделю, питаясь одними бобами, праздновали также масленицу, соблюдали 48 дней Великого Поста... В продолжение Поста собирали яйца, не употребляя их даже по надобности, разбить яйцо считали преступлением. Накануне Пасхи красили яйца, сперва разговлялись ими, потом уже другими яствами. Говорят, что даже и теперь (т. е. в середине прошлого века.—М. Г.) во многих местах, в горах соблюдают эти обряды»81.