Видя неизбежную участь свою, покорно преклоняю под острую секиру свою старческую главу.

И вот один час или же минута – и я уже никогда не увижу вас, дорогие горы мои; и ваши алмазные вершины, и мирные между вами долины, и роскошные виды! Простите и простите на веки. Аминь.

Глава 44.

Наше последнее посещение старца и его блаженная кончина

Когда мы спокойно провождали свое – житие на месте своем в горных хребтах, вблизи главного перевала Кавказских гор, на высочайшей скале, дошло до нас известие, что старец на смертном одре и уже готовиться ко исходу от сея жизни. Не желая лишиться его благословения, а главное последних назидательных бесед, я, нисколько не медля, взял свой старческий посох и спешно пошел к нему со своим послушником своею обычною дорогою – вершинами горных хребтов.

Пришедши к обители преподобного отца, мы толкнули в дверь и сотворили молитву, как принято в монашестве по заповеди божественных отцов. Едва слышимым голосом старец ответил: аминь и приказал войти. Поклонившись святым иконам и сделавши приветствие старцу, сели.

Старец лежал на одре – в крайнем изнеможении телесных сил. Вид его был, как вид Ангела Божия, – светлый лицом и радостный взором, он был как небесный – чуден, восторжен и как бы ликующий духом; в белой одежде и сам весь белый от глубокой старости.

Но хотя изможденный постом, трудами и подвижничеством, еще же и одержащею его тяжкою болезнью, он показывал следы крайнего изнеможения и телесной слабости, но это как будто бы им и не примечалось, ради преизобильного в духе его Божественного присещения – наитием Господней благодати. Сквозь тленную и разрушающуюся храмину его тела – эту нашу смертную скинию, в которой, на малое время, определено обитать богоподобному и безсмертному духу, просиявало, как бы невольно, все благолепие души его, украшенной непрестанною молитвою, смирением, благочинием помыслов и благоустройством душевных чувств. Самое дыхание его, происходя от утружденного сердца, исполненного благодати, приводило нас в духовное состояние, но взор его уже не принадлежал веку сему; в нем светилась надежда спасения, любовь к Богу и ближним. И был он, как путник, благополучно достигший конца своего тяжелого и долгого пути, и благонадежно шел наследовать страну упокоения, которую имел целью стремления во всю свою жизнь.

Было видно и нам, что вечер жизни его прекрасно и благолепно озарялся тихими лучами заходящего солнца, и как будто бы какаято невидимая пелена, аки святая сила, сходящая с высоты, покрывала его волнами духовной радости, и мир Божий, превосходяй, по апостолу, всяк ум, проницал все его существо, так что отсель, как виделось нам – несомненный удел его был вечный покой в Боге.