«...Иисус Наставник, помилуй нас!»

Есть ли люди, которые избежали столкнове­ния с человеческим лицемерием, с ложью и притворством? Впрочем, можно и иначе поста­вить вопрос: найдется ли человек, которому ни разу в жизни не приходилось спекулировать на чужом хорошем к себе отношении, который ни разу не обманул чужого доверия, ни разу, хотя бы неумышленно, не стал причиной разочарования другого?

Наши отношения с окружающими людьми мы делим на несколько категорий: знакомый, приятель (отношения близкие, но не довери­тельные), друг (человек, про которого, как нам кажется, мы знаем все или почти все).

К первым двум категориям людей мы отно­симся спокойно и бесстрастно. Мы им не дове­ряем. Не то чтобы мы подозревали этих людей в дурных мыслях, нет, мы просто не открываем перед ними сундучок своей души; при них мы держим марку, сохраняем хорошую мину при плохой игре и стараемся не ударить в грязь лицом.

Людям близким мы показываем все свои (порой не слишком-то симпатичные) пережива­ния, изливаем им душу и (за редким исключени­ем) требуем от них беспредельной преданности и бесконечной любви. Катастрофа происходит в тот момент, когда выясняется, что наш друг ни­когда не был с нами откровенен, что он просто выслушивал наши излияния, а потом, в один прекрасный момент, использовав наше доверие, подложил нам свинью.

Правда, сквозь боль, обиду и разочарование мы зачастую не видим, что сами виноваты. Кто нам, собственно, сказал, что наш собеседник относится к нам с любовью? Разве обещал он хранить наши секреты в ущерб себе?

Нет, конечно, бывают злонамеренные об­манщики, люди, которые сознательно и обду­манно используют чужое доверие в своих корыс­тных целях. Но, поверьте, подобный цинизм встречается крайне редко. Значительно чаще разочарования наши становятся следствием не­доразумения и в первую очередь — нашего соб­ственного эгоизма и нашей слепоты.

Впрочем, в сознательном возрасте разоча­рования происходят крайне редко. Мы уже про­сто не очаровываемся людьми, навсегда для себя решив, что «вся наша жизнь — игра». Мы прилежно изучаем правила этой игры, текст сво­ей роли и пытаемся в зависимости от собствен­ной испорченности играть либо честно, либо так, чтобы получить побольше собственной выгоды. Кажется, мы уже говорили, что первым сформу­лировал правила подобного общения американ­ский психолог Дейл Карнеги, который, синтези­ровав труды и опыт множества знаменитых лю­дей от Макиавелли до Черчилля, создал теорию, позволяющую завоевать доверие и вызвать сим­патии самых разных людей и аудиторий.

«Я прихожу в гости к своим друзьям, мы общаемся. Но я все равно в каждую минуту своей жизни чувствую, что все это ненастоя­щее, что за произносимыми нами словами о привязанности, интересе или заботе ничего не стоит. Это только текст сценария: нам по пра­вилам положено говорить друг другу такие сло­ва. И я все время думаю, что будет, если я вдруг поведу себя не по правилам. Я так и представляю, как какой-нибудь мой приятель, ставший подопытным кроликом в подобном эк­сперименте, изменится в лице и полезет в кар­ман за шпаргалкой, чтобы подсмотреть, как положено вести себя в подобной ситуации».

Из рассказа подростка.

Ощущение неестественности происходяще­го, жизни по правилам, неискренности окружа­ющих нередко приводит к протесту против этой «ненастоящей» жизни.

«Скучно жить на свете, господа» — ощущение тотальной скуки становится неизбеж­ным следствием одиночества. Будучи замкнут в себе самом, человек не испытывает интереса ни к чему и ни к кому, кроме собственной персоны.

Мир представляется ареной, на которой мож­но «показать себя». Любой предмет интересует до тех пор, пока являет собой вызов способ­ностям человека. Как только решение загадки найдено, предмет перестает волновать воображение. Жизнь превращается в своего рода пока­зательное выступление, демонстрацию собствен­ных способностей. Целая плеяда литературных героев порождена подобным мировоззрением, начиная от Фауста и заканчивая персонажами Пелевина или Акунина.

Анамнез этого страстного состояния души, порожденного гордыней, традиционен: эмоцио­нальная сфера человека оказывается незатрону­той, его душа пребывает в бездействии и в ре­зультате впадает в уныние.