И самая мучительная жизнь:

Все — старость, нищета, тюрьма, болезнь,

Гнетущая природу, — будет раем

В сравненье с тем, чего боимся в смерти»1.

В самом деле, что бывает после смерти? Небытие, как, впрочем, и загробное бытие, труд­но представимо человеческому рассудку. Един­ственное, что мы знаем о будущем существова­нии, единственное, в чем мы уверены, — это то, что вместе с жизнью исчезнет и время. Перешаг­нув через этот последний порог, мы оказываемся в вечности. И именно «вечность» (а не «неизве­стность») — самое страшное слово во всех на­ших рассуждениях. Ведь в этой, временной жиз­ни мы порой готовы терпеть лишения, скорби, обиды, дикую боль... В определенной ситуации мы согласимся даже на нечеловеческие мучения и будем стойко сносить их, осознавая их конеч­ность. Порой, переживая серьезные неприятно­сти, поддавшись отчаянию, думаешь грешным делом: «Эх, жить надоело!». Как бы ни была гре­ховна эта мысль, но возможность собственной волей покончить со своими страданиями придает нам силы жить дальше и терпеть беды, которые, приобретая статус временных, уже не кажутся столь ужасными.

_____________________________

1Шекспир. Мера за меру.

Именно слово «вечно» (или «никогда» в атеистическом варианте) больше всего пугает нас в размышлениях о смерти. Пугает потому, что даже самое лучшее наше состояние, самое любимое занятие, помноженное на «вечность», не представляется привлекательным. В момен­ты философских размышлений и нравственных исканий мы пытаемся представить себе идеаль­ную вечность, вечность, в которой нам хотелось бы поселиться. И не можем. В самом лучшем случае наше воображение рисует то, чего мы не имеем. Так, голодный может представить себе сытую вечность, но человек, имеющий возмож­ность есть вволю, никогда не захочет оказаться на нескончаемом пиру. Любое, даже самое изыс­канное удовольствие вызывает чувство пресы­щения, если мы получаем его в большом количе­стве. Ощущение удовлетворения длится считан­ные секунды — задержать его мы не в состоя­нии. И причина этой скоротечности удоволь­ствия содержится вовсе не в окружающем мире, а, напротив, в самом удовольствии, в его глубин­ной сущности.

Если разобраться, что приносит нам удо­вольствие? Исключительно удовлетворение же­лания, удовлетворение страдания по поводу от­сутствия чего-либо в нашей жизни. Еда прино­сит удовольствие только голодному; объевшему­ся человеку становится плохо от одного вида пищи. То есть удовольствие от еды — это всего лишь прекращение страдания голодного. Удо­вольствие от плотской любви получает только тот, кто желает плотских утех. Изнасилованному человеку соитие не приносит никакой радости. Для человека, не ищущего славы, почет и извес­тность будут только в тягость. И если ты не испытывал гнева или зависти к ближнему свое­му, то никогда не обрадуешься его беде.

Наше земное существование полно страда­ния и неудовлетворенных желаний. Если у вас весь день сильно болел зуб, то вы почувствуете себя почти счастливым, когда боль пройдет. Но вы же не будете пребывать в состоянии блажен­ства всю оставшуюся жизнь только потому, что зуб больше не болит.

Если вы замерзли и промокли, то испытаете несказанную радость, оказавшись в теплом уют­ном доме и получив в придачу сухие носки и чашку горячего чая. Но сколько времени будет продолжаться ваше довольство жизнью? Таким образом, радости, получаемые нами, всего лишь сиюминутное прекращение этой вечной муки; одним словом, и не радости вовсе, а только отсутствие страдания.

Возникает закономерный вопрос: если мы не испытываем радости как таковой, то, быть может, ее и нет вовсе? Увы, человек, рожденный слепым, не в состоянии осознать, как прекрасен мир, он не понимает, чего лишается из-за отсутствия зре­ния. У человека, постоянно испытывающего боль, притуплены все ощущения. Он привыкает к боли, считает ее нормальным своим состоянием. И только избавившись от боли, он, наконец, поймет, что значит жить полной жизнью.

Но вот удивительно: бывает, что слепец не только не жаждет прозреть, но и боится исцеле­ния. Ему может казаться, что, приобретая зре­ние, он лишится чего-то очень важного, потеря­ет остроту ощущения. Так и нам представляется, что лишись мы сильных желаний — исчезнет удовольствие от их удовлетворения, то един­ственное удовольствие, которое нам доступно. И мы только сильнее разжигаем свои желания, либо постоянно потакая им и делая их, таким образом, еще более изощренными, либо лелея ях в душе и удовлетворяя их только изредка, усиливая тем самым степень удовольствия.