Но недавно появившаяся теория видоизменения (Дарвина и его школы), по которой различие между человеком и животным совершенно сглаживается, не лучше древнего представления епикурейцев об автохфонах, т. е. о самородных людях, возникавших из земли подобно растениям. Новая гипотеза только сложнее и научнее по виду. Она допускает первоначальное существование (но от кого, или от чего, – неизвестно) одной или несколько органических форм, из которых будто бы малопомалу, в течение миллионов лет, развился мир растений и животных до человека включительно. Итак, по этой теории, между отдаленнейшими своими потомками человек должен считать мхи и плесень, а ближайшим родоначальником своим – обезьяну. Хоть эта гипотеза не отрицает прямо Божественного творения, но, по самому характеру своему, она, очевидно, не совместима с понятием о Боге как о Творце и Образователе мира. В основе ее лежит другая гипотеза – вечного существования материи. Поэтому главное и решительное опровержение ее – в нелепости самого ее основания. И без особенных сведений в естественной истории можно видеть всю недостаточность данных, представляемых наблюдениями и опытами этой гипотезы, – для таких заключений, какие из них выводятся. Наблюдения и опыты указывают только на некоторые видоизменения в породах животных, а выводы простираются так далеко, что весь органический и животный мир почитается видоизменениями одной – или нескольких первобытных форм жизни 54. Чтобы яснее видеть всю несостоятельность этой гипотезы, довольно сказать, что нет ни одного опыта, из которого бы можно было убедиться, что один род животных может производить совершенно другой род, напр., лев – тигра или осла и др., и наоборот. При мысли же о самозарождении жизнь человека представляется бессмысленной, как по началу, так по продолжению и концу своему. Как ни нравится Бюхнеру мысль о самопроизвольном зарождении, но и новый материализм не решается заявлять, что природа самопроизвольно творит человека и слона. Здравое размышление должно признать несомненным, что человек создан во времени, и, следовательно, Богом, – что тело его, как обращающееся в землю, должно иметь начало из земли, а что дух его бессмертный – происхождения высшего. Положение же, придуманное для подкрепления Епикуровой мудрости, также не умно, столько же недостаточно для решения вопроса, сколько дико само по себе. (См. Сочин. Иустина, еп. Ряз. и Зарайск., т. IV.)

7. Учение отцов церкви о душе, как особом, совершенно отличном от тела, правящем в нем духовном начале.

Бытие в человеке души, как совершенно отличного от тела его начала духовной жизни прекрасно и, если можно так выразиться, рельефно доказывает:

Афанасий Великий. Он говорит: «Всякий, кто только друг истины, должен сознаться в том, что ум человеческий не одно и то же с телесными чувствами, потому что он, как нечто иное, является судьею самих чувств, и если чувства чем бывают предзаняты, то ум обсуждает и пересуживает это, указывая чувствам на лучшее. Дело глаза – видеть только, ушей – слышать, уст – вкушать, ноздрей – принимать в себя запах, рук – касаться, но рассудить, что должно видеть и слышать, до чего должно касаться, что вкушать и обонять – не дело уже чувств, а судят об этом душа и ее ум. Рука может, конечно, взяться и за меч, уста могут вкусить и яд, но они не знают, что это вредно, если не произнесет о том суда ум. Чтобы видеть это в подобии, можно взять для уподобления хорошо настроенную лиру и сведущего музыканта, у которого она в руках. Каждая струна в лире имеет свой звук, то густой, то тонкий, то средний, то пронзительный, то какойлибо другой. Но судить об их согласии и определять их стройный лад никто не может, кроме одного знатока (гармонии), потому что в них только тогда сказывается согласие и гармонический строй, когда держащий в руках лиру ударит по струнам и мерно коснется каждой из них. Подобно сему бывает и с чувствами, настроенными в теле как лира, когда управляет ими сведущий разум, ибо тогда душа обсуживает и сознает, что производит». (Contr. gent. п. 81.)

«Тогда как человек, – говорит он в другом месте, – часто телом лежит на земле, умом мыслит о небесном и его созерцает Часто также, когда тело его находится в состоянии бездействия или сна, он внутри себя находится в движении и созерцает существующее вне его, а также переселяется и переходит из страны в страну, встречается со своими знакомыми и нередко через это предугадывает, что должно случиться с ним на другой день… Тело по природе смертно, почему же человек рассуждает о бессмертии и не редко из любви к добродетели сам на себя навлекает смерть? Тело также временно, почему же человек представляет себе вечное и, устремляясь к нему, пренебрегает тем, что у него под ногами? Тело само о себе не помыслит ничего подобного…

Необходимо поэтому быть чемулибо другому, что помышляло бы о противоположном и неестественном телу… Опять, если глазу естественно смотреть и уху слушать, почему они от одного удерживаются, а другое принимают? Кто удерживает глаз от зрения или кто заключает для слышания слух, способный по природе слышать? Или кто нередко от естественного стремления удерживает вкус, назначенный самой природой для вкушения? Кто запрещает до иного касаться руке, предназначенной природой к действованию? И обоняние, данное для ощущения запаха, кто (иногда) удерживает от принятия последнего? Кто все это производит наперекор тому, что естественно телу? Или почему тело, удерживаясь от требуемого природой, склоняется на совет когото другого и обуздывается его мановением? Все это не на чтолибо указывает, как только на душу, владычествующую над телом. Тело не само себя побуждает к деятельности, а побуждается и приводится в движение другим, подобно тому, как и конь не сам собой управляется, а правящим его».

Блаженный Феодорит, опровергая тех древних врачей, которые на том основании, что в некоторых болезнях терпит вред и приводится в бездействие ум, заключали о тождестве души с телом, говорит следующее: «Но им надлежало бы рассудить, что и играющий на лире, если лира не настроена хорошо, не покажет на ней своего искусства, – потому что, если бывают слишком натянутые или ослабленные струны, тогда они мешают гармоничности в звуках, а если некоторые из них оказываются прерванными, то тогда музыкант через это приводится и в полное бездействие. То же самое можно замечать на свирелях и других орудиях. Так, протекающая или не искусно устроенная ладья в ничто обращает искусство кормчего. Разбитые в ногах и по природе медлительные кони или поврежденная колесница точно так же отнимают ловкость у ездока. Так, конечно, и душе некоторые телесные болезни не позволяют выказывать своей разумной деятельности. Если поражается болезнью язык – затрудняется слово, если поражены глаза – перестает в них обнаруживаться деятельность зрительной силы, и если болезнь коснется мозговой оболочки и зловредные пары или соки повредят мозг, тогда он, переполняясь ими, не в состоянии бывает принять в себя душевной деятельности, уподобляясь утопающему в воде и бесполезно машущему руками и ногами. Итак, – заключает блж. Феодорит, – благосостояние тела не составляет существа души, но при благосостоянии тела существо души обнаруживает свою мудрость». Этими словами отвергнуты почти все современные нападки на духовность души. (Сост. по «Опыт. прав. догм. Богосл.» епископа Сильвестра. Киев, 1884 г., т. III, стр. 222226.)

СПОСОБНОСТЬ ДУШИ К СОЗЕРЦАНИЮ ВСЕЙ ПРОТЕКШЕЙ ЖИЗНИ В КРАТКОЕ ВРЕМЯ

1. Непроизвольное возникновение в душе давно исчезнувших представлений и образов и способность нашего духа к созерцанию всей протекшей жизни в краткое время.