«Находясь в поезде на всем ходу, – говорил мр Гендриксон, – я свободно различаю и считаю телеграфные столбы, и нередко делаю это для времяпрепровождения или для определения быстроты нашего хода. Конечно, я их не вижу, но догадываюсь о них. Это – ощущение; конечно, моим распознавательным способностям ни мало не мешает моя слепота. Я не могу этого объяснить, но я никогда не бываю в полном мраке: в полдень, как и в полночь, меня всегда окружает одинаковый яркий свет. Однажды меня ужалила пчела, и я на мгновение почувствовал как бы оглушение и стал слепым, т. е. я должен бы сказать, очутился в полном мраке, не мог ни различать, ни ощущать ничего».

В присутствии нескольких лиц было произведено практическое испытание этого необъяснимого двойного зрения. На голову слепого наброшено было толстое тяжелое сукно, свешивавшееся со всех сторон и доходившее до пояса сидевшего мра Гендриксона. Сквозь это сукно ровно ничего не было видно.

Затем перед испытуемым или сзади него держали палку, переменяя ее положение. На вопросы вроде следующих: – «в горизонтальном ли она положении или в вертикальном?» – или – «как я держу ее?» – он давал быстрые и правильные ответы, ни разу не ошибаясь, иногда определяя, под прямым или под косым углом держат палку. «Это простое проявление моей способности отгадывать, – сказал слепой, – и я не могу объяснить этого иначе. Это покрывало – простая формальность, оно чистая бессмыслица. Мои зрительные или распознавательные ощущения получаются мной не этим путем. Я никогда в жизни не видел глазами ни одного предметами даже малейшей его тени. Вот вам доказательство моих слов. Приведите меня в незнакомую комнату, в которой я никогда не бывал, и о которой никогда не слыхал, и как бы темно ни было, я весьма точно определю вам размеры ее. Я не ощупываю стен, ничего не трогаю, ничего не вижу, но по какомуто странному закону отгадывания узнаю размеры и очертания комнаты.

– В 1878 г., – продолжал он, – я отправился в НьюЙорк и зашел к Брик Померою в его контору на Юнион Сквэре. Там собралось несколько лиц, и мы приятно побеседовали. Я был без провожатого. Мр Померой пригласил меня к себе на квартиру и спросил, найду ли я дорогу. Я сказал, что по его описанию смогу найти его дом; гости его стали смеяться. Состоялось пари, и я отправился пешком – остальные последовали за мной, кто в экипажах, кто тоже пешком. Я прямо пришел к дому мра Помероя на Сорок первой улице, пройдя большое расстояние, и ни разу не ошибся ни на одном повороте. Действительно, я узнал дом, подойдя к нему; я его не видел, а, между тем, узнал и выиграл пари. Я учусь у мра Уайта стенографии, и так как имею очень хороший слух, то надеюсь сделаться искусным стенографом. Сперва мне было немного трудно писать, но теперь я могу писать очень хорошо».

– Знаете ли, – вмешался мр Уайт, – что если я стану здесь в комнате и примусь делать протянутым указательным пальцем движения, словно отбиваю так перед певческим хором, описывая при этом фигуры букв, он сможет сказать, какие буквы я пишу, и прочтет слова, написанные мной таким образом.

– Произведем этот опыт, – попросили мы.

– С удовольствием, – отвечал, улыбаясь, мр Гендриксон. Затем один из присутствующих выразил желание накрыть голову слепца, хотя в его слепоте он и не сомневался.

– Хорошо, – сказал слепой, и сукно снова появилось на сцене. Затем мр Уайт встал и стал, быстро рассекая воздух, писать буквы.

– Нус, вы меня вот что спросили, – сказал мр Гендриксон, поднимая сукно, чтобы дохнуть свежим воздухом. – Можете ли вы видеть, что я пишу? Я отвечу и да, и нет. Я не вижу но знаю.

– Кстати, – прибавил мр Гендриксон, – я отличный конькобежец и, скользя быстро по льду; вижу малейшую частичку на льду, каждую царапинку и шероховатость, как бы мала или незаметна она ни была. Чем скорее я бегу, тем яснее вижу. Я не хочу сказать, что вижу, но угадываю, или нечто в этом роде. Мне это ясно, и я все различаю.

– Ошибались ли вы, полагаясь на это своего рода зрение?

– Никогда.

(«Chicago Gerald»; сн. «Ребус». 1888 г., № 45.)