Язычество по своим самым существенным характеристикам является полной противоположностью христианства (Мф.18:17): “...да будет он тебе, как язычник и мытарь” (Мф. 18:17). Господь запрещает уподобляться язычникам в многословии на молитве (Мф. 6:8), в их отношении к людям: “Если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так ли поступают и язычники?” (Мф.5:47). “Не заботьтесь и не говорите: “что нам есть?” или: “что пить?” или: “во что одеться?” Потому что всего этого ищут язычники” (Мф. 6:31-32).

Апостол Петр призывает христиан не поступать “по воле языческой”, не предаваться “нелепому”, (слав. — “богомерзкому”) идолослужению (1Петр. 4:3). Св. апостол Павел ярко изображает глубину падения человека в язычестве (Рим. 1:21-25). По его словам, язычники Бога не знают (Фес.4:5), ходят “к безгласным идолам” (1 Кор. 12:2).

Древние христианские писатели хотя и говорят, что Бог и язычников милует и им открывает Себя в их совести и разуме, однако постоянно подчеркивают существенное различие между язычеством и учением Христовым. Так, христианский апологет Аристид в своей “Апологии” подвергает критике религиозные верования “варваров и эллинов”. “Те и другие, — говорит он, — грубо заблуждаются. Первые — поклоняясь стихиям, а вторые — воздавая поклонение антропоморфным богам”. [2] Другой христианский апологет Татиан, который, по его признанию, “ознакомился с мистериями, исследовал различные виды богопочитания” [3] говорит, что отвергает “языческие заблуждения, как детские бредни”, [4] что языческие мифы — “чистый вздор” и что “христианское познание о Боге неприлично даже сравнивать с мнениями язычников, которые погрузились в вещество и нечистоту”. [5] Тертуллиан в резкой форме обращается к язычникам: “Боги ваши и демоны — одно и то же, а идолы — тела демонов”. [6]

Язычество очень неоднородно по форме. Существует множество его видов: магия, шаманство, все политеистические религии, сатанизм, атеизм, материализм и др. Однако есть признаки, наиболее характерные для большинства из них: натурализм, идолопоклонство, магизм, мистицизм.

1. Натурализм

Под натурализмом (от лат. natura — природа, естество) в данном случае подразумевается такой жизненный принцип, согласно которому цель жизни видится в максимальном удовлетворении всех т.н. естественных потребностей человека — того, что апостол Иоанн Богослов определяет как “похоть плоти, похоть очей и гордость житейская” (1Ин.2:16). Подобная жизненная установка обычно связана с широкой моральной “свободой” личности. Она исходит из понимания человека как существа духовно полноценного (“человек — это звучит гордо”) и потому нуждающегося лишь в соответствующих материальных и социальных условиях жизни и возможности самореализации. Поэтому христианское учение о поврежденности человеческой природы (т.н. первородный грех) и необходимости ее исцеления от страстей (“похотей”) для достижения полноценной жизни чуждо язычеству. Язычник, напротив, доволен собой, своим умом, он ищет лишь внешней свободы “хлеба и зрелищ”.

Другой стороной натурализма является обоготворение природы, ее сил и явлений, в конечном счете, обоготворение самого человека. Этот характер язычества ясно отмечает св. апостол Павел, говоря, что язычники “заменили истину Божию ложью и поклонялись и служили твари вместо Творца” (Рим. 1:25). Даже в лице лучших своих представителей, языческий мир не мог преодолеть натурализма. Философские системы языческой древности не содержали в себе достаточной силы, чтобы окончательно порвать с натурализмом, душа язычника не могла “вырваться из рокового воспаленного круга бывания, чтобы достичь чистого бытия”. [7]

Однако идеал натуралистического язычества — максимум наслаждений и минимум труда, более чем призрачен.

Страсти ненасытны и, будучи удовлетворяемы, растут, требуя все новых наслаждений, в том числе и противоестественных. Разлагая душу, они делают ее эгоистичной, гордой, бесчувственной, не способной ни к любви, ни к радости, ни тем более к духовным переживаниям. Идеал аскариды превращает человека в труп прежде смерти тела. О таковых Господь сказал Своему ученику: “Предоставь мертвым погребать своих мертвецов” (Мф. 8:22). До каких мерзостей при этом может дойти человек-язычник, ярко показал, например, апостол Павел в послании к Римлянам (гл. 1).

Один из последовательных критиков христианства Дж. Робертсон признает, что языческие культы были проникнуты “духом сексуализма”. [8] Не случайно, Антисфен, друг Сократа, восклицал: “Если бы только я мог поймать Афродиту! Метательным копьем пронзил бы я ее за то, что она соблазнила у нас стольких почтенных и прекрасных женщин”. [9]

Соблазнительные и прямо развратные формы культа нередко являлись неотъемлемой частью язычества. Плутарх, например, считал “грязные” слова и такие же ритуальные действия средствами задобрить, удовлетворить демонов. Неоплатонический автор трактата “О языческих мистериях” пошел дальше — до идеализации культа фалла. [10] Храмы служили местом для любовных интриг, и, как говорит Минуций Феликс, блуд в языческих храмах развивался свободнее, чем в открытых публичных домах. [11] Лукиан упоминает об одной позорной похвале педерастии, которая произносилась в форме речи в храмах во время богослужения. Считалось также, что на праздниках Диониса более всего угоден божеству тот, кто больше всех выпьет. [12] У Теренция читаем, как некий прелюбодей в свое оправдание ссылается на грех Юпитера: “Если так действует бог, — говорит он, — то почему мне, человеку, не действовать так же?” [13]

Не признавая, большей частью, бессмертия души и отрицая всеобщее воскресение, язычество, даже религиозное, окончательно лишает человека реального смысла жизни. Ибо смысл может быть только в жизни, в личной оценке и переживании своих деяний, а не в бесчувствии смерти. Только страхом перед голосом совести и нравственной ответственностью за свои поступки можно объяснить ту слепую, настойчивую веру в свою окончательную смерть (т.е. безнаказанность), в которой убеждает себя язычник. Отсюда и его отчаянное желание “пожить”, “взять от жизни все”. Но мгновение жизни продлить нельзя, и бессмысленная в язычестве трагедия смерти каждый раз развенчивает его близорукость, вскрывая пустоту тех призраков-идолов, которыми живет человек-язычник.