Агностицизм, отрицающий возможность познания истины, в том числе религиозной истины, идет в своем богоборчестве дальше рационализма; даже холодный, даже могильный памятник, бог Спинозы подвергается изгнанию. Религия, теряя мировоззренческую сущность, превращается в религиозный эмпиризм. Но человек не может удержаться на одном отрицании, он чувствует реалию своего собственного существа, он ощущает свою внутреннюю духовную жизнь, как какой-то кипящий котел. Если невозможно понять объективной истины, а может быть ее вообще не существует, то есть другая истина — это "Я сам". Здесь гуманизм переходит в свой заключительный этап -- экзистенциализм. «Человек - это мера всех вещей", говорили древние софиты. Под человеком они понимали его сознание. Экзистенциализм взял меры всех вещей в человеческом подсознании.

Агностицизм заменяет истину прагматикой. Некоторые мыслители считают агностицизм наиболее удобной формой для служения всякой власти, которая как бы олицетворяет собой принципы порядка и полезности.

Экзистенциализм разрушает и эту куцую идею общественной пользы. Она живет импульсами подсознания, поэтому переходит на ту ступень биологизма, которая называется витализмом. Она живет импульсами своего подсознания, видит мир, как проекцию самого себя во времени и пространстве, смотрит на Бога, как идею или образ, возникший в его душе, мало интересуясь, существует Бог или нет. Он хочет найти полноту бытия в удовлетворении темных инстинктов, потрясающих его душу, в еще более темных представлениях, пленяющих его сознание. Первородный грех и самые низменные страсти он принимает как онтологию своей души, как неповторимый облик своей индивидуальности. Когда человек говорит греху: «Ты — мой», а страстям: «Вы - источник моей жизни», то биологизм превращается в патологию, и в душе пробуждается «другой инстинкт» — инстинкт разрушений и смерти. В искусстве это состояние проявляется в форме декаданса.

Здесь заканчивается гуманизм. Здесь нигилизм окончательно расправляется с остатками нравственных представлений, он выбрасывает их вон, как клочки давно разорванной картины. Наступает заключительный аккорд в духовной истории человечества, это - сатанизм.

Человечество, потерявшее Бога, ненавидит Бога за свою потерю, ненавидит Бога за то, что оно несчастно и ищет забвения в самом безумии и демоноуподоблении. Если бы в это время можно было бы извне посмотреть на землю, то она показалась бы окутанной черным туманом.

Всякая концепция условна. Элементы будущего находятся в прошлом. Каждый указанный этап только композиция и соотношение элементов. Поэтому любая концепция похожа на графику, которая ставит перед собой цель не написать картину, а предать только общие очертания, похожие на силуэты.

Современный интеллигент уверяет себя, что отказавшись от привычной для него жизни, полной сменяющихся потоков впечатлений, волнуемой страстями, которые то вздымают его душу вверх, то бросают вниз, как волны в бушующем море корабль, попавший в их плен, отказавшись от привычных картин рафинированных преступлений и блуда, которые стали превращаться для него в какой-то допинг; от привычных знакомств и связей, основа которых солидарность в грехе и состязания на выносливость в болтовне, одним словом, подавив в себе помыслы и эмоции, он останется в душевной пустоте, в состоянии мертвящего равнодушия и бесчувствия и будет чувствовать только одно — свою беспомощность, как ребенок, выпавший из люльки.

Здесь мы встречаемся с непониманием христианской жизни. Христианское бесстрастие по своему смыслу и значению не только отличается от бесстрастия пантеистической мистики, например, буддизма, но противоположно ему. Христианское бесстрастие — это очищение чувств от аффективности и порочных влечений, это одухотворение души, это исцеление воли, это приведение эмоций в состояние гармонии. Здесь искореняются не эмоции, а их диссонирующие звуки; здесь не уничтожается мысль, а освобождается ум от хаоса помыслов; душа освобождается от рабства похотей и темных влечений и здесь начинается истинная жизнь души.

В пантеистической мистике душа не возрождается от греха. Психическое содержание человека отождествляется со злом, причиняющим страдание, которое надо уничтожить. Здесь силы, способности и проявления души не очищают от гноя греха, а отсекают определенными медитативными упражнениями, как хирургическим ножом. Большинство наших интеллигентов не знакомы с характером христианской мистики, в основе которой лежит преображение, поэтому они путают ее с мистикой уничтожения, с мистикой смерти, которая стремится превратить душу в темный вакуум, где исчезают как в какой-то бездне, мысли, чувства и представления.

Христианский аскетизм имеет жизнеутверждающий характер, но эта жизнь не интеллектуальное «обжорство» внешними знаниями, не пароксизмы страстей, потрясающих душу, а воскрешение духа, которое ощущается человеком, как полнота и глубина жизни. Впрочем, надо сказать, что современная интеллигенция в большинстве своем знает о восточных учениях по их европейским подделкам, поэтому за привычной для европейца терминологией не видит их сатанинского лица. Мы хотим сказать, что в христианстве душа испытывает страдания в борьбе с грехом и страстями, въевшимися в нее.

Эта борьба может быть временами тяжелой и острой, но благодать утешает человека и в минуты испытаний дает ему силы и даже радость. Но равнодушие и бесчувствие, которых боятся интеллигенты, вернее оправдывают свою боязнь расстаться со своими страстями, чужды христианству. Равнодушие и бесчувствие к человеческой личности порождают другое - потерю смысла жизни, эгоизм и пантехнологизм, который переходит в агрессию машины против человека. Компьютер завоевывает все новые и новые пространства человеческой души, иссушая и порабощая ее. Человек сначала добровольно, а потом невольно скатывается в плен машины, где нет живых отношений даже в той форме, которые существовали между человеком и животными. Раньше были сказки, персонажами которых были звери; теперь появились новые фантастические сказки о «взбунтовавшихся» компьютерах, которые потеряли управление и контроль.

Машиной можно пользоваться, но машину нельзя любить. Технологическая система меняет менталитет человека, и он относится к окружающим людям, как к машинам, от которых надо защищаться и которыми надо пользоваться. В мире компьютеров нет места человеческой личности, а в душе человека нет места для Бога. Компьютер убивает интеллект, поэтому мы предполагаем, что через несколько поколений сама интеллигенция исчезнет, как вымерли мамонты в ледниковый период. Останутся узкие специалисты, как надсмотрщики за машинами, которых ничего не будет интересовать, кроме собственных аппетитов. Власть над машинами не принесет им счастья и в своем эгоизме они будут похожи на узников, родившихся в тюрьме. Земля будет рождать уродов (чудовищ), написано в книге Ездры. Жизнь человека без любви неестественна, поэтому он не может удержаться даже на уровне биологизма. Потеряв способность любить, он впадает в состояние стертого безумия и различные патологии. И здесь практически позитивизм переходит в демонизм. Только христианство, дарующее человеку любовь и учащее его любить, может освободить человечество от перспективы коллективного безумия, маний и фобий. Уже среди душевнобольных появляется особый вид фобий: больному кажется, что какие-то скрытые аппараты направляют на него смертоносные радиоактивные лучи...

Значительная часть околоцерковной интеллигенции — сторонники экуменизма. Не зная серьезно ни православия, ни католицизма, ни протестантства, они кричат о грехе разделения и требуют экуменического соединения конфессий, представляя всемирный Совет Церквей в общую кухню в коммуналке.

Дорогие друзья! Позвольте обратиться к вам с предложением: чтобы не было войн, разногласий и мордобоев, давайте устроим экуменический союз философов, который задался бы целью объединить в одну систему все философские школы. На ассамблеях этого совета и его рабочих комиссиях должно быть доказано, что между философией Канта, Шеллинга, Гегеля, Маркса, Ницше, Булгакова и Митрохина нет никаких разногласий, что все они учили об одном и том же, только в различных терминологиях и формулировках. Будем разбирать Упаниша-ду, «Диалоги» Платона, дошедшие до нас произведения Гераклита и Эпикура, парадоксы Диогена, вещания Гартмана и т.п. и объявим удивленному миру, что между этими мыслителями и их творениями не существует никакого противоречия, что можно найти общую платформу, подобную железнодорожной платформе, на которой они уместились бы все; что можно найти точку философского минимализма, как интеллектуальный котел, в котором можно сварить из этих систем общую похлебку.