Я женат уже 16 лет. В нашей семье только один ребе­нок. Женился я рано, едва был 21 год. До этого меч­тал о монашестве. Все складывается так, что нет успе­хов ни в духовной жизни, ни в личной. Как-то все эти годы прожил с женщиной, которую так и не сумел по­любить. А в духовной сфере все хочется критиковать. Как жить дальше?

Существуют правила, что семейный человек может при­нять монашество только после того, как его дети смогут жить самостоятельно, а жена даст на его монашество свое согласие. Советую Вам покориться воле Божией, воспитывать ребенка и искать вину за неурядицы в семейных отношениях прежде всего в себе. Если Ваше желание - получить монашество - угодно Богу, то Он исполнит его в свое время.

О СВЯЩЕНСТВЕ

Мне 42 года, имею два высших образования (по­следнее - «психолог»), кандидат экономических наук. Женат 24 года, имею взрослую самостоятельную дочь. Я не пью и не курю. Все время думаю о том, как я могу и что должен сделать, чтобы стать священни­ком, посвятить свою жизнь служению Господу наше­му Иисусу Христу. Как это претворить в жизнь?

Прежде чем стать священником или поступить в Семинарию, надо воцерковить себя, то есть включиться в храмовую жизнь. Хорошим способом для этого является участие в клиросном чтении и пении. Это, помимо всего прочего, даст Вам практическое знание церковного устава, что пригодится в будущем; можно также помогать священникам в алтаре. Было вре­мя, когда Семинарий и Духовных Академий не существовало и Удущих священников готовили для рукоположения в самом храме. Читайте также духовную литературу, так как священ­ник должен быть наставником своих прихожан и уметь отве­тить на богословские и нравственные вопросы. Но самое глав­ное - это любовь к храмовой молитве, в этом открывается призвание к священству. Молитва и богослужение - это ды­хание религии; если их нет, то оскудевает вера и наступает омертвение души. Само священство требует большой самоот­дачи: семьей священника становится весь приход.

ОБ ОБРЯДАХ ЦЕРКВИ

В молитве после акафиста «Иисусу Сладчайшему» говорится о поклонении Богородице и святым. В «Катихизисе» митрополита Филарета Московского встре­тил упоминание о поклонении иконам. А у меня было понимание, что мы поклоняемся только Богу, иконы же, святых и Богородицу почитаем. Запутался...

Поклонение есть знак почитания. Даже мы, приветствуя друг друга, кланяемся, хотя бы только склоняя голову.

Почему в ветхозаветном празднике Обновления мы не ищем его преобразовательного значения?

Прообразовательное значение праздника Обновления можно увидеть в празднике Освящения храма Воскресения Го­сподня в Иерусалиме (Обновление храма Христа Словущего) накануне праздника Воздвижения Животворящего Креста.

И все же почему, в отличие от других ветхозаветных праздников, мы не выясняем (именно не выясняем) преобразовательного значения праздника Обновления?

Богословы говорят: «Новый - в Ветхом скрывается, а Ветхий в Новом открывается». Я ответил Вам об исторической аналогии, а именно: оскверненный язычниками храм был вновь освящен в ветхозаветное время, а величайшая из хрис­тианских святынь - храм Воскресения Христа Спасителя был построен на месте языческого капища, под основанием которого язычники хотели спрятать, как бы погрести Крест Христа. Что касается духовно-прообразовательного значе­ния, то этот праздник аналогий в христианской Церкви иметь не может, так как Церковь Божия не оскверняется человече­ской злобой и безумием, она остается всегда святой и тождест­венной себе самой. Поэтому праздника Возрождения христи­анской Церкви не существует.

Вы хорошо объяснили понятия обряда и символа в книге «Церковь и мир на пороге Апокалипсиса», однако для меня остался невыясненным вопрос связи динамичности символа (обряда) с каноничностью. Од­ной из причин старообрядческого раскола было догматизирование обряда. С одной стороны, понятно, что как новые, так и старые православные обряды равноспасительны, то есть обряд не теряет своего значения, как связь миров, от того, креститься ли двумя или тремя перстами. С другой стороны, Вы пишете: «Сектанты стремятся утилизовать символ»,- то есть существен­ное изменение обряда может привести к его утилиза­ции, и святой Феофан Затворник также пишет в пись­мах: «Некоторыми разностями в церковных порядках нечего смущаться. Они всегда были позволительны и по существу дела таковы. Грех только неблагоговеинство, а самые чины могут быть изменяемы все, кроме сущес­твенного в Святых Таинствах». Возникает вопрос: чем определяется эта существенность в обрядах, о которой пишет святой Феофан, касается ли она только Таинств Церкви, или все символы Церкви взаимосвязаны? Где граница, когда обряд, как символ, теряет свое мистиче­ское значение? И главное, насколько влияет внешнее выражение обряда на внутреннее его содержание?

Трагизм старообрядчества заключается в том, что этот Раскол, сохранив смысл и букву обряда, при этом законсер­вировав даже вкравшиеся ошибки, впрочем непринципиаль­ные, в то же время разрушил иерархическую структуру и противопоставил себя Вселенской Церкви. Что же касается Рационалистических сект, то они игнорируют мистическую глубину символа и стараются заменить его аллегорией, нази­дательным представлением, как воспоминанием, и пропове­дью, которая по отношению к символу является не пояснени­ем, а плоской заменой. Когда теряется экклесиологическое единство, то происходит ревизия каноники, поэтому само старообрядчество разбилось на десятки течений, а в протес­тантских сектах произошла катастрофа в области догматики, где с изменением содержания разрушаются Таинства и обря­ды. В Церкви может быть ухудшение обряда и устава, как на­пример: введение григорианского календаря или сокращение Литургии,- но обряды остаются спасительными в том слу­чае, если через них действует благодать. Внутреннее прояв­ляется во внешнем, а внешнее хранит внутреннее, поэтому нам дороги не только догматы, как основы вероисповедания, но и каноника, как конституция Церкви, и обряды, как мистико-символический язык Церкви. Поэтому мы считаем ре­форматорство и модернизм врагами и разрушителями Церкви.