Имеется определенное постоянство в том, что нам говорят о воззрениях рантеров. Бога нет, есть только природа; материя вечна. Они, как и Уинстэнли, называют Бога “Разумом”. Писание — это сказка, история, мертвая буква, не относящаяся к нам, полная противоречий. Христос, который умер в Иерусалиме, не имеет значения: Христос обитает в верующих. Нет ни ада, ни судного дня; они были выдуманы просто для того, чтобы держать мужчин и женщин в священном трепете. Моногамия — это проклятие; но мы освобождены от него. Рантеры брали многое из Песни песней, как мы увидим в главе 16.

Кларксон говорит, что он “нашел так много противоречий (как я тогда понял)” в Библии, что “совсем не имел в нее веры, не более чем в историю”. “Я действительно не верил в Моисея, пророков, Христа или апостолов и ни в какое Воскресение”. Он думал, что существовали люди до Адама и что мир вечен[1138]. Нет нужды верить во что-нибудь потому, что так сказал Кларксон; но имеются достаточные подтверждения, что такие идеи высказывались в рантерских кругах в начале 50-х годов. Джекоб Ботумли отрицал, что Библия была Словом Божиим, и думал, что “Писание как оно есть в истории” не лучше, “чем любые другие сочинения добрых людей”. “Библия внешняя есть лишь тень той Библии, которая внутри”. “Я не думаю, что меня научат чему-либо из Библий или книг, но только от Бога”. Грешно, думал он, совершать какие-либо действия, дозволенные Библией, если “повелевающая сила внутри меня, которая есть Бог”, запрещает их[1139].

Рантер Эндрю Уайк считал, что “Писание... не более чем баллада”[1140]. Лодовик Магглтон сообщал, что в его рантерские времена многие из его знакомых “говорили как в сердце, так и языком, что нет никакого Бога, а есть только Природа”[1141] .

Магглтониане признавали, что текст Библии был во многих местах испорчен: дух выше буквы. Они не признавали авторитета книг, приписываемых Соломот[1142]. Джеймс Нейлер отрицал, что Библия была Словом Божиим[1143]. “Вера — основа Писания, а не Писание — основа веры”, — заявлял квакер Ричард Хабберторн в 1657 г.[1144] Эдвард Бэрроу думал, что Библия не является самым совершенным правилом веры и жизни для святых[1145]. Милтон соглашался. Генри Ольденбург, впоследствии секретарь Королевского общества, докладывал об обширной фундаментальной критике Библии, распространившейся в Англии в 1656 г., например, что “Моисей состряпал всю историю” сотворения мира, исходя из мотивов политической предусмотрительности[1146]. В том же самом году один житель Уилтшира говорил, что “если бы Писание составлять заново, тогда Том Лэмпайр из Мелкшема сделал бы такое же хорошее Писание, как и Библия”[1147]. Но было опасно провозглашать такие идеи слишком громко, даже в 1650-х годах. Социнианину Джону Бидлу повезло: он избежал смертного приговора за отрицание того, что Библия является Словом Божиим, благодаря роспуску первого парламента Кромвеля в 1655 г.[1148]

После реставрации Сэмюэль Батлер также думал, что Библия не является Словом Божиим, и пользовался аргументами Райтера; но он был более осторожен и не публиковал своих воззрений[1149]. Фрэнсис Осборн использовал противоречия в изложении книги Бытия, чтобы предположить, что история сотворения мира и грехопадения человека может быть “аллегорией или басней”. Но он поспешно оговорился: он думает, что “столь же далеко от благоразумия, как и от христианства, противиться или по крайней мере противоречить” традиционному толкованию церкви[1150]. Баниан слышал, как рантеры и другие подвергали сомнению авторитет Библии. Это побудило его спросить: “Как вы можете говорить, что у турок такое же хорошее Писание, доказывающее, что их Магомет является Спасителем, как имеем мы, чтобы доказать, что им является наш Иисус?.. Каждый думает, что его религия является самой правильной, — и евреи, и мавры, и язычники. Но как же так, если вся наша вера, и Христос, и Писание станут не чем иным, как просто мнением?” “Мы так вознесли Павла и его слова... и все же он, будучи таким искусным и хитрым человеком, мог посвятить себя тому, чтобы обмануть других, введя их в сильное заблуждение”. Писание могло быть “написано какиминибудь политиками с целью заставить бедных невежественных людей подчиниться какой-нибудь религии и правительству”. Баниан в течение некоторого времени разделял эти сомнения и имел даже худшие мысли, которые не решался высказывать[1151]. Баниан уникален в том, что доходил до таких еретических мыслей. Мы можем только гадать о том, у скольких других благочестивых или менее благочестивых людей возникали подобные мысли.

Квакеры предложили авторитет внутреннего света в качестве альтернативы Библии. “Никто не приходит к знанию Отца путем чтения Писания”, — заявлял йоркширский пастух Уильям Дьюсбери в 1656 г. “Писание — это истинное заявление о том, во что верят святые, и истинное свидетельство об Иисусе Христе, но немногие... могут верить в то, что там написано, только благодаря стороннему заявлению и свидетельству Писания, но благодаря слову веры, которое находится в сердце”[1152]. Но кто решает, если индивидуальные толкования разнятся? Это только один маленький, хотя и знаменательный шаг от духа, от внутреннего света к человеческому разуму.

В 1658 г. Томас Мэнтон зафиксировал существование секты антискрипчеристов (Scripture — Писание. — Прим. перев) наряду с квакерами, рантерами, фамилистами и т. п.[1153] Это были те, как я полагаю, кто принимал идеи вроде высказывавшихся вустерширским торговцем платьем Клементом Райтером, который в 1657 г. обобщил новую критику в трактате “Fides Divina”. “Как может, — пытливо спрашивал Райтер Ричарда Бакстера, — любая история, написанная людьми, подверженными ошибкам и погрешностям, быть без непогрешимого свидетельства достаточной основой для божественной веры?” “Писание сообщает о чудесах; могут ли чудеса, сообщаемые Писанием, подтвердить эти сообщения?” Райтер постоянно заявлял, что он “обездолен по части школьной учености и человеческих искусств и наук”; он обращал свои произведения к “среднему чистосердечному человеку”, который “не вовлечен в какую-либо партию или воззрение, но ум его открыт свидетельству истины”. Мы должны “обратиться к Свету и Слову внутри”[1154].

Наиболее впечатляющей научной работой на эту тему был трактат “Деревенщины тревожат раввинов”, опубликованный квакером, в прошлом баптистом Сэмюэлем Фишером в 1660 г. Протестанты, говорил он, верили, что “все у них будут представлять собой единство”, коль скоро они заменили традиции церкви текстом Библии; но фактически “темные души, погрузившись в божественное Писание, оказались настолько вне его, что ввергли всю страну в пламя”[1155]. Книга Фишера была опубликована слишком поздно, чтобы ее можно было публично обсудить в Англии, где строгая цензура на книги, подобные этой, была восстановлена в 1660 г. Но ее прочел Спиноза, и через Спинозу отношение Фишера и его предшественников в Англии к Библии перешло к европейскому Просвещению[1156]. Таковы были обстоятельства, в которых Гоббс мог сказать, что Библия получает свой авторитет только с разрешения суверена[1157].

Трудно выяснить, до какой степени абсолютный авторитет Библии был принят простыми людьми, и еще труднее узнать, насколько глубоко опускалась социальная шкала сомнений в ее авторитете в 1640-х годах. В 1642 г. Джон Дьюри предложил, чтобы в Лондоне проводились публичные лекции, чтобы учить простой народ, “как использовать Писание”[1158]. Был ли он озабочен тем, что они не использовали его в достаточной мере, или тем, что они использовали его неправильно? Здесь интересен Томас Эдвардс, чьи сообщения обычно точны, хотя комментарии могут быть предвзятыми. Он не сомневался, что в 1646 г. существовали антискрипчеристы, которые отрицали, что Библия была Словом Божиим или непогрешимым основанием веры. Библейские рассказы — это аллегория, а не история. В лучшем случае “мы должны верить Писанию... в той мере, в какой мы видим, что оно согласно с разумом, и не более”. Он верил, что такие взгляды обычны для сектантов всех видов [1159]'.

За 1650-53 гг. мы имеем записи фенстэнтонской баптистской церкви в Хантингдоншире, которые говорят о мистрисс Роберт Кент, мистрисс Хеар, сестре Ферпойнт и многих, многих других людях обоих полов, которые ценили совесть или “Дух” более, чем Библию. М-сс Уильям Остин смотрела на Писание как на пустое место, попирая его ногами. Многие подчеркивали “таинство” Писания, отвергая его “историю”. Некоторые заявляли, что получали прямые откровения от Бога. Этих людей допрашивали, потому что они отпали от баптистской конгрегации в Фенстэнтоне, так что они явно принадлежали к категории сектантов, отмеченных Эдвардсом пятью или шестью годами ранее. Фенстэитонская церковь приписывала эти еретические учения “ошибкам времени, а именно ... диггерам, левеллерам и рантерам”; но свидетельство Эдвардса показывает, что они были далеко не новы. Некоторые из фраз Эдвардса повторялись буквально, такие, как “Писание — это мертвая буква”. Записанные идеи “отдавали рантизмом”, скорее чем напоминали левеллеров и диггеров; рантеры упоминались как группа, оказывавшая большее влияние, чем любая другая[1160]. Но два года спустя квакер Джеймс Парнелл переписывался с несколькими фенстэнтонскими баптистами, которые, казалось, заинтересовались его учением[1161].

Фрэнсис Осборн подтвердил мысли Эрайза Эванса в изменившемся интеллектуальном климате, когда он написал в 1656 г.: “Свобода нынешних времен предоставила мудрости большую возможность распространяться, чем когда-либо раньше, когда мир сей держал ее связанной безоговорочным подчинением путем тройного жгута из обычая, образования и невежества”[1162]. Неудивительно, что в 1650-х годах Майкл Уигглсуорт, ученейший лектор в Гарварде, пришел к сомнению, “является ли надежным каждое слово в Писании в связи с возможностью ошибок в писаниях и в знаках на древнееврейском языке и различных прочтений в тексте и на полях”[1163]. До того, как Томас Трэхерн отправился в Оксфорд в 1653 г., он был сознательным скептиком, и скептицизм его распространялся на божественный авторитет Библии[1164]. Дджс Ричард Бакстер и его жена переживали периоды сомнений[1165] .

После подавления движения рантеров в 1650-51 гг. их наследие, по всей видимости, перешло к последователям Джона Рива (позднее известным как магглтониане), людям Пятой монархии и квакерам. Один из людей Пятой монархии Уильям Эспинуолл думал, что гражданское правление, как и правление церковью, принадлежит Христу. Магистраты должны быть святыми, но все действующие правительства в мире от антихриста. Антихристовы князья осуществляют свою законодательную власть только де факто, не де юре. Христос иногда ставит лучших правителей — примерами являются Эдуард VI и Елизавета, — но даже на лучших нельзя положиться. Христиане должны подчиняться гражданской власти до тех пор, пока продолжается Четвертая монархия. Но “в наши дни... уже ничего не осталось, кроме смердящего остова”: неудивительно, что святые брошены в тюрьмы и с ними “хуже обращаются, чем во дни самых злодейских и невежественных правителей”. Тогда (намек на Оливера Кромвеля) “Богу было угодно дать сердце людям, находящимся на вершине власти, дабы направить их сердца и руки на дело...” Давайте не забывать, что фараон поддерживал Иосифа, Навуходоносор и Дарий поддерживали Даниила, Артаксеркс — Мардохея. Когда Израиль стонал под игом египетских налогов, Бог услышал их (Исх. 2.24). Налоги и бремена привели к тому, что Ровоам потерял десять двенадцатых своего царства (3 Цар. 20.14-15). Но, заключал Эспинуолл, “трудно говорить без обиды в эти злые дни... Я воздержусь, потому что я знаю, Бог имеет целью сокрушить их... Господь Иисус вскоре явится в Своем Царстве, чтобы править вместе со святыми[1166].

Рив, как и диггеры, считал каиновым семенем “господ мира сего”. Они “мудрые, как змии, предусмотрительные мужчины и женщины, которые думают о земных вещах. ... Души их слизывают золото и серебро и кладут в мешок, питаясь от богатства и почестей...”[1167]. Но магглтониане, последовательные материалисты, использовали теорию о двух противоположных ветвях человеческого рода для того, чтобы объяснить тайны предопределения. Ортодоксальные кальвинисты могли только утверждать, весьма бездоказательно, что различие между овцами и козлищами, которые Господь провидел от века, покоилось на его непостижимой воле: все человечество было достойно проклятия после грехопадения Адама, но некоторые оказались спасены благодаря Божией милости к ним. Рив — явно следуя Талмуду, хотя, надо полагать, через посредников, — Бёме, например[1168] — думал, что Каин и его отпрыски были потомками не Адама и Евы, но плодами соития между змием и Евой в раю[1169]. Так что различие существует не между семенем Каина и семенем Авеля, а между семенем Каина и семенем Адама. Избрание и проклятие — “благословенные израильтяне” и “проклятые ханаанеяне” — идет “по происхождению”. Когда пророки Рив и Магглтон говорили человеку, что он проклят, они не произносили приговора; они говорили ему или ей, что они происходят из каинова рода и потому неотвратимо прокляты.