Сэмюэль Дэниел отрицал весь ряд исторических посылок, которые защищало количественное движение. “Готическое” не отождествлялось с “варварским”. “Давайте не пойдем дальше, но посмотрите на замечательную архитектуру этого Английского государства и вы увидите, можно ли считать бесформенным время, которое придало ей такую форму”. Это был акт политической бравады, изобретающей литературную традицию, чтобы она шла в ногу с радикальным политическим мифом “нормандского ига”. Он с ностальгией глядел вспять, на добрые старые дни свободных англосаксов, которые были жестоко прерваны нормандским завоеванием. “Английский стих готический, — сказал Дэниел, — и Английское государство тоже”[1577]. Количественные метры соответствовали классицизму и абсолютизму; готический рифмованный стих, поэзия народа принадлежали готической архитектуре, древнему обычному праву и парламентскому правлению.

Это было частью возрождения английского протестантского национализма после поражения испанской Армады в 1588 г.; оно включало шекспировские исторические пьесы вместе с “Королевой фей”. Майкл Драйтон следовал за Спенсером в возвеличении поэтов Чосеровской школы — “наших собственных отличнейших авторов и самых знаменитых поэтов”, хотя двадцать лет спустя он жаловался на “низкие баллады”, которые были все еще слишком популярны, и на “слепое готическое варварство”, которое ведет английскую поэзию в пустыню, как женщина в Откровении[1578]. Генри Кинг в 1636 г. знал лучше:

Теперь язык, как церковь, приобрел Больше блеска со времен Реформации[1579].

Может быть, имеются и более широкие связи. Библия в качестве авторитета могла быть противопоставлена греческим и римским классикам. Когда Джордж Хэкуилл начал защищать современников против древних, значительная часть его “Апологии Божиего Промысла” состояла из нападок на классиков[1580]. Это выразил Джон Коллоп в одной из десяти эпиграмм, принижающих греческих и латинских классиков:

Нужен ли нам египетский чеснок или лук? Или молоко их слов лучше напитает нашу молодежь?[1581]

Библия — только недавно прочтенная на родном языке — предлагала хорошие истории, некоторые из которых уже были знакомы по средневековым пьесам-мираклям. Теперь они были избавлены от церковного контроля. Библия также предоставляла много такого, что обращалось к средней читающей публике, которую создало печатное дело. Распространились стихотворные переложения Псалмов и других библейских книг: новоявленные поэты оттачивали свои зубы, перелагая Псалмы или Песнь песней. Спенсер и Сидней относились к своим переложениям очень серьезно, хотя спенсеровские гимны до нас не дошли. Миддлтон проходил свое обучение на “Переложении Премудростей Соломона” в 1597 г., перед тем как написать пьесы, за которые мы его помним. Множество менее известных людей, которых мы не помним, также начинали с библейских стихов. Баллады на библейские сюжеты были весьма в моде в конце XVI и начале XVII

в., как показывают авторитетные коллекции. Давид и Вирсавия, Самсон, Соломон, Иов, Иона, Товий, право первородства Исава, падение Иерусалима, день Страшного суда и Воскресение[1582] были среди любимых тем; но существовало много баллад о жизни Христа и на другие библейские сюжеты. Одна баллада 1569-70 гг. о Манассии, возвращение которого к поклонению идолам привело к разрушению Иерусалима имела непосредственное отношение к мятежу северных графов [1583].

Библейские темы сходили со сцены медленно; более решительно — с начала правления Карла I. Едва ли встретится одна в “Пипсовских балладах” или “Бэгфордских балладах”, ни одной в “Кавалере и пуританине”. В середине XVI в. эти истории были внове, и избираемые сюжеты имели отношение к жизни общества при Елизавете и Якове — социальная мобильность, мудрость притч, героические жертвы во имя нации. Популярная литература была в дефиците. Баллады и дешевые романы являлись эквивалентом сегодняшних макулатурных романов, так же как речи приговоренных уголовников и рассказы о разбойниках соответствовали привлекательности криминальных триллеров. Волнующие истории о Соломоне, Иосифе и Иове были привлекательны до тех пор, пока сохранялась их новизна. Число опубликованных баллад, как и альманахов, резко возросло в 1640-х годах[1584].

Баллады должны были петься, и пение занимало гораздо большее место в обычной жизни, чем сейчас. Это не было что-то происходившее только в церкви, в пивных или на футбольных матчах. Уличным певцам приходилось соперничать только с относительно безмолвным уличным движением; не было телевидения, чтобы соперничать с ним в пабах, ни радио, ни стиральных, ни посудомоечных машин или пылесосов, которые мешали петь в частных домах. Все это верно было и для мадригалов, и для песен под лютню, которую покупали в основном другие слои населения. Третье издание собрания “Английских мадригалов в стихах, 1588-1632” И. Феллоуза почти полностью представляет период, в который библейские темы пересказывались в балладах. Из 98 мадригалов Бирда, напечатанных в этом томе, в 28 использовались библейские тексты, а многие другие были написаны на библейские темы. Подобная же пропорция отличает мадригалы Томаса Рэвенскрофта, начинающиеся с библейских текстов. Другие композиторы меньше использовали Библию, но почти все писали мадригалы на сюжеты, взятые из Библии. Отец Милтона сочинял полифонические мелодии на тексты из Женевской Библии[1585].

В содержательной работе “Дешевая печать и народная набожность, 1550-1640” д-р Уотт связывает упадок популярности баллад, основанных на библейских сюжетах, с возникновением маленьких, дешевых “божественных” книжек в правление Якова I. К этому времени лучшие библейские истории были уже хорошо известны; и издатели — те же самые издатели — перешли на “божественное за пенни”, “обращаясь напрямую к аудитории на самых нижних уровнях сельского населения”. Проповеди популярных проповедников вроде Генри Смита и Уильяма Перкинса и “рыночная теология” Джона Эндрюса и Джона Харта стали бестселлерами. Издатели следовали требованиям рынка, состоявшего теперь из грамотных мужчин и женщин, которые серьезно относились к своей религии. “Цены на книги оставались стабильными с 1560 по 1635 г., в то время как другие товары возросли в цене более чем вдвое”[1586].

Мы можем задаться вопросом, насколько упадок домашнего музицирования и пения повлиял на то, что версификация библейских песен вышла из моды. Личное чтение сменило общинное или семейное пение — очень знаменательная перемена — точно так же, как оно сменило чтение вслух или повторение проповедей, за которыми следовали семейные или групповые обсуждения, на которые косилась церковная иерархия. Свобода, в конечном итоге завоеванная организованным сектантством, сделала такую практику излишней или по крайней мере менее востребованной. Баллады и балладные четверостишия вышли из моды, отчасти из-за их связи с “полной энтузиазма” религией и политикой радикальных сектантов во время революционных десятилетий.

II

Одним из преимуществ Библии является то, что она, как и история, связывает все со всем — иногда с дерзким влиянием метафизической поэзии. Сравнение Царствия небесного с горчичным зерном, приказ ленивцу идти к муравью, предпочтение лилий долин одежде Соломона во всей его славе, приветствие блудного сына закланием тучного тельца, утверждение, что только тот спасет свою жизнь, кто потеряет ее; что на небесах будет больше радости об одном грешнике, который покаялся, чем о девяносто девяти праведниках; что бедные наследуют землю, что мудрость безрассудна, а безрассудство мудро, — все эти парадоксы восхищали тех, кто охотно читал Донна и его последователей:

Не в вечном целомудрии, но, если ты обольстишь меня, Здесь, в пыли и грязи, о, здесь Расцветут лилии любви. Христос пришел, прыгая по холмам, чтобы стать смиренным царем для тебя и для меня[1587].