Зрелый совет и мудрые взвешивания...

Сколь много обнадеживающих князей (которым давали плохие советы

Молодые и приятные на вид советники) пренебрегали

Священными оракулами зрелых лет,

Пока покаяние не омывало страну слезами![1609]

Каждый из братьев Флетчеров написал библейский эпос; Джайлс — “Победу и торжество Христа”, опубликованный в 1610 г., Финеас — “Саранчу, или Аполлионистов” (1627), где иезуиты отождествлялись с саранчой из Откр. 9.3-5 [1610]. Финеас также перелагал псалмы.

“Гимны и песнопения церкви” Джорджа Уизера (1623) содержат версификацию Песни песней вместе с двадцатью одним гимном из Ветхого Завета и пятью из Нового. В дальнейшем Уизер стал высказывать политические идеи. Плач Иеремии “столь же полезен, как и любая другая часть Ветхого Завета, для наших времен (почти заснул в безопасности)”. Предостережения Иеремии имели отношение к страху перед католицизмом и беспокойству о том, что Бог оставляет Англию, что рассматривалось выше, в главе 12. Если процветание государства “идет к разрушению”, считал Уизер, “это также должно касаться... конкретной церкви, лелеемой в нем. Крушение царств и империй следует за поношением и пренебрежением религией”. Пятая глава Плача особенно применима к нам, “чтобы петь ее Богу от имени многих конкретных церквей даже в эти времена”. “Молитву Даниила” “можно петь всегда, когда на государство изливаются те кары, которыми грозили пророки за грехи”[1611] . Песнь 57-я, на Вознесение, говорит о вознесении Христовом как о торжестве рода человеческого. Это подчеркивание человеческой природы Сына Божьего предвосхищает “Возвращенный рай” Милтона.

Уильям Хэбингтон в 1630-х годах написал десять переложений стихов из Псалмов, пять — из книги Иова и пять — из других книг Библии. К этому мы можем добавить “Гнусный грех Давида” Томаса Фуллера (1631), “Ионафан: предполагаемая героическая поэма” сэра Уильяма Александера (не окончена; включена в “Развлечение с музами”, 1637) и “Переложения божественных поэм” Джорджа Сэндиса, которые включали поэму об Иове; он уже переложил Псалтирь (1636) и перешел к Песни песней в 1641 г. Уильям Книветт написал стихотворения о Моисее, Давиде и Соломоне, а также переложил один псалом. Коули сочинил оду на “Тридцать четвертую главу Исайи”[1612]. “Горести Исава” Генри Кинга не публиковались до 1657 г.; они рисуют конец света[1613]. Сэр Фрэнсис Хьюберт возвратился к знакомой теме в поэме “Фаворит Англии: История Иосифа” (1651, хотя написана она гораздо раньше: Хьюберт умер в 1629 г.). “История Иосифа” сэра Томаса Солсбери появилась в 1656 г.

В свете изложенного замечание Коули о том, что до него “никто не пытался написать божественную поэму на английском языке” звучит несколько самонадеянно; Коули нелестно отзывался о Куорлесе и о “м-ре Хейвуде от Ангелов”, каждый из которых “так далек от облагораживающей прозы, что только снижает благоговение”[1614]. Коули писал о своих неоконченных “Давидеях” (1656), самой амбициозной работе в этом жанре. Она обнаруживает значительные познания автора в древнееврейской истории и сопровождается сознательно осторожными классическими примечаниями, которые занимают более половины страниц поэмы. Жанр этот продолжал существовать и после 1660 г. Поэма Драйдена “Авессалом и Ахитофел” (1681) была сатирическим шуточным эпосом, ответом на пуританские версификации Библии; на нее последовал не очень пуританский ответ Сэмюэля Пордеджа “Азария и Хусий” в следующем году[1615]. Переложение Томасом Флэтманом одной главы из книги Иова было опубликовано в 1674 г. и вышло четвертым изданием в 1686 г.[1616] Джон Норрис также переложил Псалтирь, Песнь песней и главы из книг Иова и Исайи. Сочинение Трэхерна “Гексамерон, или Размышления о шести днях творения” в стихах и прозе не было опубликовано до 1717 г.[1617] Я умалчиваю о сэре Ричарде Блэкморе.

Л. Б. Райт отметил важность стихотворных переложений или кратких изложений Библии. “Краткая Библия” Еноха Клэпхема (Эдинбург, 1596), кажется, была одной из первых, но за нею скоро последовали рифмованное жизнеописание Христа “An Agnus Dei” (1606) Джона Уивера, посвященное принцу Генри, “Verbum Sempitemae” [sic] Джона Тейлора (рифмованное переложение Ветхого Завета и апокрифов) и “Salvator Mundi”, в котором было сделано то же для Нового Завета. Оба были опубликованы вместе в 1614 г., образовав дешевый и фантастически популярный том. Известный как “Библия большого пальца” из-за своего карманного размера, он постоянно перепечатывался в течение последующих двух столетий в Англии и Америке и даже был переведен на французский язык[1618]. Райт, с его верным глазом, заметил также другие издания, облегчавшие понимание Библии, опубликованные в первые годы XVII в. Составленный Томасом Уилсоном “Христианский словарь, или Библия сокращенная” (1615) был кратким изложением; “Христианский указатель” Клемента Коттона был составлен для “простых и неграмотных” читателей, как он сам. За этим последовал “Полный указатель к Библии последнего перевода” в 1631 г. Он был предназначен “не... для самых ученых или самых неученых, но для среднего уровня”[1619] .

Духовная аллегория расцвела вместе с пламенно протестантской “Королевой фей” Спенсера и была продолжена поэтами Спенсеровой школы, отчасти по причине полезности аллегории как средства защиты против цензора. Но она потеряла свой политический смысл — для радикалов, по крайней мере — с освобождением прессы в 1640-х годах. Ранние протестантские реформаторы энергично возражали против аллегоризации Библии средневековыми учеными и настаивали на возврате к буквальному тексту. Радикалы в 1640-х годах доказывали, что “мистерия” более важна, чем “история”, при чтении Библии. Это было не просто отступление к тому, от чего отмахнулись как от произвольных фантазий ученых-священнослужителей. Восхваление “мистерии” сделало мужчин и женщин способными вычитывать из Библии истины, которые имели значение для тех проблем, которые ставило перед ними их собственное общество. Тогда мифы могли использоваться для текущих политических целей[1620].

Джерард Уинстэнли сказал о библейском описании: “Были ли на самом деле эти внешние вещи или нет, не имеет значения”[1621]. Небрежный скептицизм этого замечания может быть отнесен к имагинативным процессам, которые должны были привести к появлению романа. Под возобновленной цензурой Баниан возродил религиозную аллегорию в “Путях Странника” и “Священной войне”, хотя критика первого произведения благочестивыми показала маргинальный характер жанра. Будущее было скорее за романом, предшественницей которого Джоан Гранди считает “Королеву фей”. Неважно, насколько точен исторически “Потерянный рай”. И совсем неважно, являются ли “Пути Странника” и “Кларисса” фактом или вымыслом. Извлечение моральных уроков перестало рассматриваться как основная цель написания истории; роман имел более утонченную моральную цель, а также предлагал развлекательную ценность любовных историй и эпоса. Когда появился роман, он описывал (среди прочего) социальную подвижность (ср. Иосифа, двигавшегося вверх, и Иова, двигавшегося вниз), любовь и брак (ср. Давида и Вирсавию, Соломона), героизм (Самсон — для одних борец за свободу, а для других — террорист)[1622].

На пути к роману в моду на краткое время в начале XVII в. вошел “характер” как жанр, возможно, обязанный своим возникновением книгам премудрости Ветхого Завета и апокрифам. Овербери показал, что “характер” указывал способ высказывать политические комментарии, не попадаясь на удочку цензуры. “Застольный разговор” Селдена, как и разговоры Бена Джонсона с Драммондом, показывают, насколько свободнее могли быть писатели в своих политических и других комментариях при разговорах, чем в печати. Гравюры в ранней протестантской литературе, включая Женевскую Библию, как полагают, могли быть предзнаменованием популярности эмблемы[1623].

Влияние Библии на английскую поэзию, хотя и было сильным, являлось, однако, кратковременным. Библейский репертуар был ограничен. Библейской драме не хватало сексуального интереса, хотя Давид и Вирсавия и апокрифические Сусанна и старцы были исключением. “Самсон-борец” был последним произведением этого жанра, написанным большим поэтом, так же как “Люсидас” был последней значительной пасторалью до Шелли, “Комус” был почти что последней маской, “Потерянный рай” и “Возвращенный рай” — почти что последним эпосом, написанным крупной литературной фигурой.