“Новая версия Псалмов” была опубликована Наумом Тэйтом и Николасом Брэди в 1696 г. и получила королевскую рекомендацию к использованию в церквах. Тэйт стал поэтом-лауреатом в 1692 г. Брэди был капелланом как у Вильгельма и Марии, так и позже у королевы Анны. Тэйт и Брэди также создали версию Песни песней в 1698 г., вместе с другими библейскими стихотворными переложениями. Эта версия медленно завоевывала свое место как “Вигская” Псалтирь. Строки, цитируемые из нее в DNB, объясняют, почему

Князь, пренебрегающий тем, что велит Бог, Подвергается презрению и должен оставить свой трон.

Пропагандистское использование псалмов было свойственно не только сторонникам парламента. Версия Генри Кинга, опубликованная в 1651 г., была решительно политической. Он исправил текст, с тем чтобы свести к минимуму критику царей и напасть на тех, кто произнес клятву верности Республике[1672]. “Размышления и соображения о псалмах Давида” Кларендона тоже не были лишены тенденциозности. Когда они были опубликованы в 1727 г., на них стояла дата 1647; но содержание ее делает очевидным, что в ней имеется многое такое, что могло появиться только после 1660 г. Размышления о псалмах 124/123, 127/126 и 129/128 говорят о неожиданной реставрации Карла, чтобы показать, что Бог может совершать политические чудеса. Псалом 20/19 учит, что церковь необходима для государства, а псалмы 22/21, 69/68 и 73/72 показывают, что успех и победа не оправдывают дела — точка зрения, с которой по разным причинам соглашался Милтон. Псалом 44/43, полагал Кларендон, демонстрировал необходимость изучения истории, если мы хотим избежать революции[1673].

Уильям Николсон, епископ Глостерский, в 1662 г. опубликовал книгу “Давидова арфа, натянутая и настроенная, или Разбор всей книги Псалмов”. Она была посвящена графу Кларендону, которому (как говорит Вуд) епископ недавно уплатил 1000 фунтов за его содействие[1674]. Николсон должен был пережить “грустные и туманные времена” во время революции, но он дожил до “дня Воскресения”, когда стал не меньшим плюралистом. Он также использовал псалмы в политических целях. О псалме 82/81, одном из тех, которые переводил Милтон, епископ написал, что псалмопевец “не говорит: ‘вы, угнетенные, поднимайтесь против ваших судей’, но что они оставляют это Богу”. Самое большее, что было принято, — это “святое нетерпение” по поводу долготерпения Бога. Когда дело доходит до псалма 149 с его знаменитым “заключать царей их в узы, и вельмож их в оковы железные”, Николсон объясняет, что “эта фраза метафорична”. В противоположность мечтам о золотом веке, когда святые будут воздавать отмщение царям и вельможам, цепи и оковы, о которых говорит псалмопевец, — это законы и предписания Евангелия, “строгие укоры служителей Слова упрямым грешникам... Величайшие князья склоняли выи свои под иго Христова учения”. Но это заходило слишком далеко в подавлении “анабаптистов, людей Пятой монархии и милленариев”; епископ поспешно добавлял, что “ни один из Христовых служителей не узурпирует власть над царями и князьями в мирских делах”[1675].

Сэмюэль Вудфорд получил высочайшие похвалы за свои переложения псалмов и Песни песней от Томаса Флэтмана, который сам переложил псалом 15/14 и некоторые стихи из псалма 39/38[1676]. Вудфорд умудрился в своей версии упомянуть в псалме 21/20 о реставрации Карла II, а в псалме 68/67(32) — об имперской политике Англии. В Женевской версии это звучит так: “Придут князья из Египта; Эфиопия поспешит простереть руку свою к Богу”. Вудфорд игнорировал Египет — он не являлся колонией — и расширял остальное, чтобы описать Британскую империю:

Черная Эфиопия у стоп его склонит Выю свою... Западный континент, и отдаленные острова, И обе Индии принесут дары... Ему принесут они добычу С моря и суши, как царю вселенной[1677].

VII. Песнь песней

В первой главе Осии возлюбленный назван садом, виноградником, отгороженным от дикой пустыни. У Исайи есть “Песнь Возлюбленного моего о винограднике Его” (5.1-6)[1678], которую Уизер переложил в своих “Гимнах и песнопениях церкви” (1623). Самое интересное упоминание сада/виноградника содержится в Песне песней, приписываемой Соломону. Здесь возлюбленная восходит из дикой пустыни; в своем винограднике она призывает своего возлюбленного: “ты, кто обитаешь в садах” (3.6, 8.5, 13). “Запертый сад, сестра моя, невеста”, — говорит возлюбленный, и она отвечает: “Пусть придет возлюбленный мой в сад свой и вкушает сладкие плоды его” (4.12, 16; 5). Так как эта эротическия поэма стала каноном, она продолжала трактоваться — как и в средние века — как аллегория (“даже в своих самых веселых выражениях”, как сказал Милтон)[1679]. Женевская Библия говорит, что эта Песнь “описывает совершенную любовь Иисуса Христа... и верной души его церкви”. Это подразумевает, что автор знал, что будет Христос, а у него будет своя Церковь. Даже если автором был Соломон, о нем следует думать как о человеке, более опытном в земной любви, чем в божественной. Такого рода замечания делались невеждами в 1640-х годах; с ними должна была столкнуться новая библейская критика. Вероятно, имеет значение то, что Песнь песней — одна из немногих книг Ветхого Завета, которая не цитируется в Новом Завете[1680].

Женевская Библия умудрилась сохранить каменное выражение лица, комментируя эту любовную историю. “Царь привел меня в палату свою” толкуется так: “подразумевается тайная радость, которая не известна миру сему”. “Да лобзает он меня лобзанием уст своих” — здесь говорится, как нам объясняют, “от лица... верной души, пламенеющей жаждой Христа” (1.1). Простая просьба: “Скажи мне, ты, которого любит душа моя... где возлежишь ты в полдень”, объясняется как “супруга, видя свою ошибку, бежит к мужу только за помощью” (1.6). “Возлюбленный мой... у грудей моих пребывает” означает не более, чем “он будет самым дорогим для меня” (1.12). “Два сосца твои, как двойня молодой серны” толкуются как “там, где есть знание и усердие, два драгоценных украшения” (4.5). Ссылки на “наше ложе” могли означать только “сердце верных, где Христос обитает в духе своем” (1.15). Именно потому, что Песнь эта столь явно не говорила о любви Христа к своей Церкви, она порождала конфликт между литературным восхищением и теологической традицией.

Из многих написанных переводов и комментариев к Песни песней удивительно большое число не было опубликовано в течение жизни авторов или не публиковалось вообще. Джон Дод хвалил проповедь, которую Ричард Сиббс читал на эту тему, но она не была опубликована. Джон Дэвенпорт прочел серию проповедей, посвященных поэме, которые, как говорили, готовились к печати, но и они никогда не вышли в свет[1681].

Самым лучшим переводом мне кажется первый, сделанный Уильямом Болдуином в 1549 г. Его заглавие “Гимны, или Баллады Соломона” соотносит работу с английскими условиями[1682]. Его посвящение Эдуарду VI выражало надежду, что песни, подобные этой, “когда-нибудь вытеснят непристойные баллады о распутной любви, которые обычно распеваются праздными придворными в домах принцев и вельмож”. Болдуин хотел оказать противодействие “игривым словам”, которые, соглашался он, содержала Песнь. Темой его версии стал конфликт между истинной верой и лживым лицемерием. Те, кто трудится “на полях и виноградниках”, — это лолларды, которые не страшатся гонений. В отличие от позднейших версификаторов Болдуин воздержался от комментариев, ограничившись переводом и кратким изложением спора. Он использует различные метры и в лучшем случае схватывает ощущение легкомысленного чувственного счастья.

О, как прекрасна, как прекрасна ты, моя радость. Как приятна моя любовь, как приятна и ты; О супруга моя, как резва ты и как стыдлива Ты в наслаждениях, когда я лобзаю тебя, О родная моя. Стан твой похож на дерево Пальмы, ибо ни одна тварь не нарушает твоего роста; И груди твои так упруги, что кажутся мне Гроздьями винограда, которые, поспев, свешиваются книзу, О родная моя.

Но он также повсюду бодро вставляет приличествующие фразы, чтобы показать, что он знает: речь в действительности идет о Христе и его церкви, и аргументация это предполагает.

Болдуин был не просто “пуританином” в более позднем смысле этого слова. Он писал маски для Эдуарда VI и считался “выдающимся, одаренным воображением автором английской реформации”, был редактором “Зеркала для магистратов”, автором первого напечатанного английского сонета и сатиры “Рисковое дело” [непереводимая игра слов: Bell the Cat. — Прим. перев.] (1570, написана в 1553 г.), которую Дж. Н. Кинг называет “доказуемо первым английским романом, описывающим реформационную Англию как мир кошек, хороших и плохих, ручных и диких[1683].