В 1575 г. Джад Смит опубликовал переложение стихами глав 5-й и 6-й Песни песней[1684]. Дадли Феннер, высланный в молодости за свой пуританизм, стал капелланом компании купцовавантюристов в Миддлбурге и опубликовал там свой стихотворный перевод Песни песней в 1587 г. “Он кажется, — довольно таинственно сообщал он компании в своем посвящении, — подготовлен для ваших каждодневных занятий и пользы”. Его не очень хороший перевод туповат и ограничен. Он отвергает идею, которую приписывает иезуитам, что это действительно любовная песнь сомнительного канонического авторитета — принятая им точка зрения разделялась более уважаемым Себастьяном Кастеллио[1685]. Но сам Феннер не имел сомнений, как он сам объясняет в своем комментарии, который больше чем вдвое длиннее, чем его перевод. Он походя делает вклад в текущие теологические диспуты, поминая “украшения из пурпура, прекрасные холсты, шелк, золото, органы, ризы, стихари, облачения, кресты и все церемонии... вавилонской шлюхи”. Один этот пассаж объясняет, почему он опубликовал свой перевод за границей, далеко от цензуры фаворитов вавилонской блудницы. Феннер обещал перевести Плач Иеремии и “все другие псалмы, рассыпанные в Писании”; но если он и сделал это, они не были опубликованы: его ранняя смерть — прежде достижения тридцатилетнего возраста — может стать объяснением[1686].

Генри Бэрроу иллюстрировал поведение истинной церкви путем спорной ссылки на Песнь песней в трактате “Краткое изложение причин нашего разделения” (1591)[1687] . Другой сепаратист, Генри Эйнсуорт, которого мы уже встречали в качестве комментатора Библии, был также религиозным беженцем в Нидерландах, переложившим Песнь песней. “Он имел не самое робкое поэтическое вдохновение”, как правильно замечает DNB; но он является (соответственно) самым говорливым из комментаторов, предлагающим своим читателям 77 страниц комментариев к 11 страницам текста. Его версия была опубликована в 1623 г., через год после его смерти[1688] . Джеймсу Дарему, шотландцу (1622-58), также не удалось опубликовать свой “Clavis Cantici” в течение своей жизни. Он был капелланом Карла II во время краткого правления последнего в Шотландии в 1650-51 гг.; хотя надо полагать, что король его не выбирал. Нам говорят, что Дарема редко видели улыбающимся[1689]. Артур Хильдершем (1563-1632) был другим нонконформистом, который часто имел неприятности с церковными властями. Его перевод не был опубликован до 1672 г. и замечателен только тем, что место, отведенное под комментарии, более чем втрое превышает место, занимаемое стихами[1690].

В версии Песни песней, написанной Майклом Драйтоном и опубликованной в 1591 г., не содержалось бессмыслиц относительно церкви. Это была его самая первая опубликованная работа, и она искренне и роскошно эротична, несмотря на то, что основывается на Женевской Библии[1691]. Джервейз Маркхэм также попробовал свое ученическое перо, создав стихи, которые появились в 1595 г.[1692] Выдающийся адвокат сэр Генри Финч написал “Изложение Песни песней”. Оно было опубликовано анонимно Уильямом Гоуджем в 1615 г.; комментарии Финча занимали в пять раз больше места, чем текст. Финч также написал, но не сумел опубликовать изложение книги Осии[1693]. Джордж Уизер рассматривал Песнь как историю Церкви, “от Авеля до последнего суда”, когда “благословенный брак” (Христа и его Церкви) будет полностью осуществлен. Его переложение трактовало эту аллегорию со всей серьезностью, хотя по одному поводу он заметил: “Объяснение каждой из метафор заняло бы здесь слишком много места»[1694].

В 1625 г. Фрэнсис Куорлес опубликовал “Сонеты Сиона: спетые Соломоном Царем” с искусными примечаниями на полях, внушающими эту аллегорию читателю. В главе 1, например, слова “заставили стеречь чужой виноградник” толковались так: “вынужденные к идолопоклонническому суеверию... совращенные лжепророками”. “Чаши с нектаром” — это “Святое Писание”. “Целовать уста прекрасной невесты” означает “предлагать первые плоды послушания”. “Твои дивные локоны” превращаются в “украшения необходимых церемоний” (курсив мой); “твои зубы из слоновой кости” — в “искренних служителей”; а “шея твоя” — в “магистраты”. “Твои белоснежные груди” становятся Ветхим и Новым Заветом. Ноги жениха “из чистейшего мрамора” означают, что “пути его постоянны, тверды и чисты”[1695]. Отзвуки Песни песней, достаточно уместные, содержатся в “Духовных сонетах” Генри Констэбля (ок. 1590-1612) и в “Теофиле, или Жертве любви” Бенлоуза (1652)[1696].

Джозеф Холл повторил клише, что две груди, на которых покоится возлюбленный, — это два Завета[1697]. Джозеф Бомонт написал несколько поэтических размышлений на Песнь песней, которые не были опубликованы в течение его жизни[1698]. Томас Валентайн, читавший проповедь по случаю поста перед палатой общин

28 декабря 1642 г., подбадривал свою конгрегацию, обращаясь к главам 2-5. Церковь теперь тоже больна любовью, соглашался он, но она стала слишком нетерпеливой. “Оставляя в стороне частности, я настаиваю на главной обязанности ожидать Бога”[1699]. Томас Уошбоурн составил замысловатое размышление на Песнь песней 1.5, опубликованное в томе его стихов в 1654 г.[1700]

Рантеры, естественно, наслаждались Песнью песней. Кларксон, оглядываясь назад из своих магглтонианских дней, полагал, что “сочинения Соломона” были “источником моей грязной похоти, так как я думал, что могу иметь такую же свободу, как и он, не понимая тогда, что сочинения его не были Писанием”[1701]. Магглтон — без сомнения, вторя Кларксону — соглашался, что “практика рантеров основывалась на практике Соломона, который познал так много женщин”[1702]. Абизер Коппе, который тесно увязывал виноградник с пустыней, использовал Песнь песней в трактате “Сладкие глотки, или Духовное вино” (1649), чтобы оправдать либертинизм[1703]. Такая интерпретация Песни нечасто попадала в печать в XVII в., хотя Оуэн Фелтам говорил, что Соломон в Песни песней был “пламенно влюбленным”[1704] . Хотелось бы узнать, насколько широко распространенным это было среди неискушенных читателей [1705]. Тем не менее Коппе, подобно Джону Риву и Лоуренсу Кларксону, думал, что Песнь песней должна быть исключена из Библейского канона. Одно из рантерских стихотворений, которое открыла Энн Лоуренс, также вторит Песни (1.13)[1706].

Комментарии к Песни песней были написаны, помимо многих других, Уильямом Гоу джем (1615) и Ричардом Сиббсом (“Открытое сострадание... проповеди на 4-ю, 5-ю и 6-ю главы Песни песней”, опубликовано в 1648 г.), а также многими менее известными авторами. Сиббс подчеркивал, что Песнь песней — это песнь о браке, следуя здесь традиции, установленной Бартимеусом Андреасом (“Проповеди на Пятую главу Песни песней”, 1595), Джоном Доувом (“Обращение Соломона”, 1613) и продолженной Фрэнсисом Роузом (“Мистический брак”, 1635)[1707] Уизер видел в Песни песней аллегорическое описание истории церкви. Этот аспект был особой чертой комментариев Брайтмана и Коттона. Введение к изданию книги Брайтона “Комментарии к Песни песней” 1644 г. заявляло, что интерпретация автора была (когда он писал ее) отличной от всех других. Она трактовала историю истинной церкви “со времен Давида до конца времен”[1708]. Глава 5-я описывает, как эта церковь сражается против антихриста во времена позднего средневековья — вальденсы, лолларды, гуситы. В шестой главе речь идет о Реформации. Среди дев, упомянутых в стихе 7, Брайтман перечисляет анабаптистов, либертинов, антитринитариев, ариан и т. п., которые теперь опустошают и разрушают Моравию, Польшу, Венгрию, Трансильванию и значительную часть Дании. Голубь в стихе 8 — это церковь Женевы. В последние времена мира сего церковь будет “грозной, как полки со знаменами” (6.10). Седьмая глава повествует о Втором Пришествии.

“Краткое изложение всей книги Песни песней” Джона Коттона было опубликовано в 1642 г., до “Комментариев” Брайтона, которые Коттон, может быть, читал, а может, и нет. Коттон поставил брак в центр Песни песней. Но для него Песнь песней была то же, что божественная сокращенная версия “Актов и памятников” Фоукса, “историческим пророчеством, или пророческой историей”. Коттон был озабочен тем, чтобы сделать выводы для своего собственного века. Как он считал, в стихе 6 четвертой главы говорится о том, что церковь может быть прекрасной, хотя и состоит из “незначительных людей, в прошлом известных грешников”. “Пасторы и служители ранней церкви обходились... без помощи университетов” (4.11). Как и Брайтман, Коттон считал, что главы 5 и 6 имеют отношение к средневековым еретикам и к Реформации. В главе 6.2-9 описывается церковь при Лютере: “пасти в садах” означает распространение Реформации в Швейцарии и других частях Германии, где собирают лилии. “Прекрасная, как Фирца” — это о Генрихе VIII, “любезна, как Иерусалим” — об Эдуарде VI, “грозная, как полки со знаменами” — о Елизавете (6.4). “Виноградные кисти” в 7.8 означают “полная крепким настоем здравого учения”. Глава 8 приводит нас к настоящему времени: стих 3 (“левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня”) может относиться только к христианским магистратам и верным служителям. Последний стих, “беги, мой возлюбленный”, говорит о призвании язычников[1709]. Брайтман и Коттон достигли мастерства в схоластической изобретательности, которая в наше время может показаться недооцененной. В “Комментариях” Брайтона сам текст Песни занимает менее десяти страниц из ста, в “Изложении” Коттона — 12 страниц из 233.

“Комментарии... на... Песнь песней” Натаниеля Хоумса не были опубликованы до 1652 г. Они заняли 451 страницу. Он трактовал поэму и как аллегорию любви Христа к своей церкви, и как историю церкви с самого начала до конца времен, хотя главное ударение было больше на ’’мистерии”, чем на “истории”. Он объяснял словесные повторы в поэме повторением схожих событий в различные исторические периоды. Основной темой поэмы для него было выдающееся значение любви: “жизнь любви простирается за пределы любви жизни”[1710]. Для Хоумса груди — не только обычные два Завета; они также и служение Слова, и апостолы, и семьдесят учеников. Наша маленькая сестра, которая не имеет грудей, — это “люди, которые еще не имеют... двух Божьих Заветов, чтобы питать их души”. Ложе — это “место для просвещения дщерей иерусалимских”, т. е. душ верных. Но это также и Храм, и Христос в своей человеческой природе. По истине существуют “три рода метафорических или фигуральных постелей”[1711]. Эта аллегория привела Хоумса ко всякого рода схоластическим абсурдам. “Писание говорит о пяти видах честных лобзаний”. Христос подобен яблоне “в его унижении в двух частностях” и “в его возвышении в двух частностях”. Пятая глава привела Хоумса к шести предложениям относительно волос. Он обсуждает “значение сандалий, понимаемых духовно”[1712]. Он уходит от щекотливой проблемы о том, что делает правая рука возлюбленного, в то же время демонстрируя “его проворство, когда он помогает своей левой рукой под головой” “сестры моей, невесты” (8.3). “Примечания ко всем книгам Ветхого и Нового Заветов” соглашались, что стих 4 главы 5 “более способен разжигать развратное и низкое вожделение, чем представлять святые и божественные идеи”[1713]. Несмотря на все это, городская корпорация Лестера в 1651 г. рекомендовала включить “Песнь Песней как поэзию” в программу изучения для детей в школе, что свидетельствует о том, что учителя лучше составляют программы, чем политики[1714].

Иудеям, как говорят, не разрешалось читать эту поэму до достижения 30-летнего возраста[1715] .

Хоумс был необычайно добросовестным. 250 страниц его “Трудов” посвящены комментарию на псалом 43/42, и еще 28 — двум стихам, по одному из псалмов 106/105 и 144/143[1716]. Самый длинный комментарий, который я встречал, это комментарий Джона Коллинджеса, опубликованный в 1676 и 1683 гг., но почти наверное составленный в 1640-х и 1650-х годах. Он насчитывает 1439 страниц примечаний к главам 1 и 2[1717]. Коллинджес ранее опубликовал две проповеди на Песнь песней 8.5[1718]. Джон Мэйсон, которого мы встречали в ином контексте, опубликовал переложение Песни песней в 1683 г. вместе с несколькими псалмами[1719] .

Сэмюэль Вудфорд в своем “Переложении”, посвященном архиепископу Кентерберийскому, в 1679 г. осторожно рассматривал возможность того, что Песнь песней могла быть просто любовной поэмой, но в опровержение заявил, что евреи “не разрешали женскому полу... таких открытых выражений любви”[1720] . Однако м-сс Роу в переложении пятой главы Песни песней (1695) называла возлюбленного “сыном Венеры” и “богом любви”[1721].

Библейские поэмы предлагали альтернативу всепроникающим классикам. Библия на родном языке открыла обыкновенным читателям новую неязыческую лирическую поэзию — лирику для простых людей, так же как и для королей, королев и героев. В сравнении с грубыми ломаными мираклями и пьесамимистериями здесь имелось для ученых и джентльменов нечто такое, чего не было в папистских странах. Люди использовали Библию для того, чтобы защитить гуманистические добродетели и воспитательную силу поэзии и музыки, цитируя притчи из Нового Завета, песни Давида и Соломона. Этим пользовались все от Сиднея до сэра Уильяма Дэвенанта, хотя последний пользовался небескорыстно, чтобы поддержать свой проект возрождения и очищения театра в 1650-х годах[1722]. Песнь песней — в отличие от псалмов — подвергалась ученым комментариям, показывающим, что поэма эта в действительности рассказывает о Христе и его Церкви, а совсем не о любовной истории. Она давала легкое приятное возбуждение самым преданным любителям аллегорий. И это была великолепная поэзия, которая для Милтона описывала брачную любовь, “сильнее, чем смерть”: “большие воды не могут потушить ее”[1723]. В эпосе Милтона Эдем был подобен Соломонову саду, отгороженному от дикой пустыни.