Женщины-проповедники имелись и среди лоллардов, но не все ранние протестантские реформаторы хотели поощрять женщин даже в чтении Библии. Акт парламента 1543 г. запретил женщинам рангом ниже дворянки читать ее или обсуждать. Свобода женщин в конгрегациях возобновилась в революционные десятилетия — свобода участвовать в церковном управлении и даже проповедовать[1861]. Квакеры были особенно известны этим: возможность странствовать по стране, и даже по миру, без сопровождения, которую они предложили женщинам, должна была казаться опьяняющей свободой для незамужних квакерских женщин-миссионеров, пока это не кончилось казнью, как в Новой Англии. Уильям Гоудж в своем “Комментарии на полное Послание к Евреям” (1655) нападал на “таких женщин, которые осмеливались публично проповедовать” вместе с проповедникамиподмастерьями и молодыми людьми[1862].

Когда Джон Баниан принял крутые меры против попытки женщин в его Бедфордской конгрегации устроить отдельные женские собрания, он обосновывал свой протест в основном библейскими текстами; но он также искренне заявлял, что это был вопрос власти, которая принадлежит мужчинам. Если бы он согласился с этим, он был бы “рантером или квакером”. Рантер Абизер Коппе упрекал одного своего корреспондента, который говорил о женщинах как о “сосудах скудельных”. “Я знаю, что мужской и женский пол — это все одно во Христе, и они все одно для меня. Я так же охотно слушал пророчество дочери, как пророчество сына”[1863]. В Новой Англии “мужчины спорили о мужском и женском поле: в плане управлять или не управлять, говорить в церкви или не говорить”, как свидетельствовал Сэмюэль Гортон; но такие представления — это “бессильные и жалкие начатки... посредством коих люди удерживаются в оковах Закона”. Женщины могут молиться, т. е. пророчествовать, если Христос приходит в их сердца[1864].

Левеллерские женщины были очень активны политически — они агитировали, писали листовки, подавали петиции, но от имени своих мужчин и никогда от своего. Среди людей Пятой монархии “сестры”, кажется, активно составляли заговоры. В апреле 1657 г. “декларации” в Лондоне должны были быть “оставлены сестрам, которые собираются вместе, чтобы они разослали их по графствам для вручения церквам и собраниям”; пистоли должны были быть оставлены в доме сестры Керуит[1865].

Пренебрежительное отношение ап. Павла к женщинам смягчено примерами женщин-учениц в Новом Завете, а Ева уравновешена Девой Марией. В одном любопытном пассаже Томас Гудвин предполагал, что Ева была первым верующим. “Мы имеем подтверждение, что она веровала; у нас нет определенных оснований полагать, что веровал Адам, ибо завет был заключен с нею... Она первая поверила в Христа”[1866]. Гудвин не разработал в полной мере эту идею, которая могла поколебать традиционное мужское верховенство.

Героические женщины встречаются в Ветхом Завете, Юдифь — в апокрифах, а также верные ученицы — в Новом Завете. Понет приводил (среди других) Наиль для оправдания цареубийства. Стивен Маршалл с особым удовольствием спрашивал: “Что делает Наиль такой благословенной женщиной?” — и отвечал: “Вот что: ’Левую руку свою протянула к колу, а правую свою к молоту работников; ударила Сисару, поразила голову его, разбила и пронзила висок его’”[1867]. Удовольствие это вызвано хорошо выполненной работой, а также тем фактом, что погиб еще один враг Бога. Петиция женщин палате общин в феврале 1642 отмечала, что царица Есфирь подавала петицию царю от имени церкви “с риском для жизни, потому что противозаконно было являться перед царем, если за ней не посылали”[1868]. Мэри Поуп в 1647 г. отметила, что Давид, хотя и был царем, прислушался и выполнил совет женщины и что Иосия советовался с Олдамой пророчицей[1869]. Девора являлась героиней радикалов со времен лоллардов[1870]. Слова “прокляните Мероз”, сделавшиеся знаменитыми после проповедей Маршалла, взяты из песни Деворы в книге Судей (5). Библейские гимны вроде песни Деворы часто переводились вместе с псалмами[1871].

Неизвестная М.М. публиковала памфлеты между 1696 и 1701 годами, предупреждая о приближающемся конце света. Она верила, что открыла, как примирить противоречия в Библии, и потому может толковать ее лучше, чем кто бы то ни было до нее. И верила, что удостоилась этого потому, что была женщиной. “Поскольку Дева зачала, давая знак первому пришествию Мессии”, то и знаки приближающегося Второго Пришествия “будут провозглашены женщиной”. “Женщина выведет на свет ту истину, которую мужчина отверг”. Ее теория сводилась к тому, что некоторые библейские тексты содержат вечные истины, наставления в вере и поведении, которые действительны для всякого времени; другие пассажи носят просто исторический характер, описывая события и давая наставления, действительные только в определенных обстоятельствах[1872].

Ева считалась ответственной за грехопадение всего человеческого рода; Бог обрек женщин в муках рождать чад и подчиняться господству мужчин “в церкви и государстве и в их собственной семье” (Быт. 3.16. Слова в кавычках — цитата из трактата М.М. — Прим. перев). После Второго Пришествия, продолжала М.М., “женщины будут освобождены от этих уз, которые некоторые находили невыносимыми”. Это сказано сильно и толкает к тому, чтобы поставить под вопрос справедливость Бога. Имела ли М.М. это в виду? В конце одного из ее позднейших памфлетов имеется необычайное сочетание идей. Она доказывала, что слова ап. Павла в 1 Кор. 14.34: “Жёны ваши в церквах да молчат”, сказаны сгоряча: у них нет основания в Библии. Св. Павел просто потерял терпение с некоторыми женщинами в Коринфе; если мы сравним то, что он тогда сказал в приступе раздражения, с тем, что говорил везде, и вообще с духом Евангелия, мы можем заключить только, “что он мог не понимать Писания в том смысле, какой вложил в него Господь, в нем пребывающий”.

Это еще довольно сносно. Но М.М. начинает прямо обсуждать реакцию Бога на грех Евы в раю. Она не приводит аналогии, но сам ход ее мыслей наводит на нее. Бог поставил всех женщин на все времена в подчинение из-за ошибки Евы, хотя она, может быть, понятия не имела, каковы могли быть последствия того, что она съела яблоко. М.М. не говорила, что Бог реагировал чрезмерно резко, но намекала на это (как намекал, полагает Харолд Блум, автор [женщина] книги Иова)[1873]. И насколько успешны были мужчины? Они одни ответственны за все, что было не так в падшем мире. “Уполномоченные Словом нести его для себя и своих потомков, они претендовали на то, чтобы быть учителями Евангелия”, но вместо того “ввергли мир во тьму”. “Женщины... не приложили рук к ниспровержению Библии, ибо это было сделано мудрыми и учеными мира сего” — мужчинами по определению. Так что “Бог увидел благо в том, что... именно женщина должна правильно понять, как снова вывести на свет истинное знание”. Станет Бог исправлять свои слишком поспешные действия или нет, он “здесь, близко, у двери, чтобы потребовать у мужчин отчета в том, как они правили в церкви и государстве и в своих собственных семьях и какой хороший пример они показали”. Женщины должны сплотиться вокруг М.М. и помочь распространить ее идеи[1874]. Было бы интересно исследовать, как женщины говорили о своем поле в 1690-х годах и в первые годы XVIII в. Мэри Эстелл, например, основывает свои рассуждения в “Размышлениях о браке” (1706) главным образом на Библии[1875].

Религиозная терпимость стала острой проблемой в конце 1640-х годов, и естественно, люди обратились за объяснением к Библии. Но Писание не дало ясной путеводной нити. Уолвин довольно странно утверждал, что “Слово Божие четко выражает терпимость” [1876]. В Ветхом Завете много нетерпимости; Роджер Уильямс отмечал, что “гонители редко обращаются ко Христу, больше к Моисею”[1877]. В дебатах в Уайтхолле, декабрь 1648 г., когда комиссар-генерал Айртон и Филип Най доказывали, что государство обязано обуздать сектантство, они основывали свои аргументы главным образом на Ветхом Завете[1878].

До 1640 г. те, кто защищал терпимость в Англии, стремились к ней не из общих абстрактных принципов, но как к средству установления единства против врага. Для радикальных протестантов этим врагом был международный католицизм, против которого все, кто отвергал папу, могли объединиться, даже если не принимали национальной церкви; но для многих членов этой церкви мирные паписты казались безвредными; их следовало оставить в покое[1879]. Терпимость с одной точки зрения была аспектом внешней политики; многое зависело от оценки международной ситуации. Пока продолжалась Тридцатилетняя война и вторжение папистов в Англию (или Ирландию) казалось реальной возможностью, радикальные протестанты резко протестовали против терпимости по отношению к папистам. Но после поражения Испании, нанесенного альянсом протестантских держав с католической Францией (которая терпимо относилась к своим гугенотам), страх перед международным крестовым походом против Англии ослабел; а потом завоевание Кромвелем Ирландии захлопнуло эту заднюю дверь для вторжения[1880].

После 1660 г. квакеры приняли мирный принцип, и диссентеры в целом приспособились к статусу граждан второго сорта, отказавшись от воинственности сороковых и пятидесятых годов. В то же самое время вернувшиеся на трон Стюарты были настроены профранцузски; отмена Нантского эдикта в 1685 г. вызвала тревогу и в значительной мере способствовала смещению Якова II, что наконец сделало возможным принятие Акта о терпимости 1689 г. До тех пор, как мы видели[1881], даже горячие защитники религиозной терпимости для протестантов отказались бы от терпимости к католикам.

Но, конечно, проблема была шире, чем внешняя политика. Всякое гонение носит антихристианский характер, соглашались Овертон, Уолвин, люди Пятой монархии, Милтон и Баниан[1882]. Для Баниана, магглтониан и квакеров Каин был типом всех гонителей[1883]. Когда Бальстрод Уайтлок после 1670 г. принялся писать историю гонений, он начал с Каина[1884]. Но такие люди думали о гонениях на праведников со стороны нечестивых, на протестантов со стороны папистов, на сектантов со стороны англиканских епископов. Было необычным, когда автор “Разоблаченного лицемерного тирана” в 1649 г. думал, что нетерпимость католиков во Франции или Испании, англичан в Ирландии и английских пресвитериан была одинаково плохой: все стремились установить тиранию; имена не имеют значения[1885]. Турки более терпимы, чем большинство христиан, жаловался Фрэнсис Осборн[1886].

Политические и социальные проблемы выявились во время ожесточенных дебатов в Уайтхолле в декабре 1648 г. Развязалась дискуссия об ограничении власти должностных лиц. Существовало весьма общее соглашение с Айртоном, что любой, “кто подчиняется гражданским властям нации, должен иметь свободу служить Богу согласно своей совести”. Но должно ли это было включать “все, что любой человек будет называть религией” — например, идолопоклонство или атеизм? Если нет, кто должен решать? Радикалы затруднялись ответить на вопросы Айртона. Они соглашались, что имеется “закон, написанный в сердцах людей, и свидетельство, оставленное природой в человеке”, которое скажет человеческой совести, что есть только один Бог и что человеческая жизнь и собственность священны. Но по многим другим, менее значительным предметам даже немногие самоизбранные, заседавшие в Уайтхолле, не могли согласиться. Как насчет присяги? Соблюдения субботы? Прелюбодеяния? Уайлдман нашел, что рассмотреть в свете природы, “как может быть совершен грех”, — “трудное дело”. Айртон был убежден, что “свет природы” поддерживал все допущения о существовании классового разделения в обществе[1887] .