Библия предлагала учение, которое не всегда находилось в полном согласии с установившимися воззрениями. Частная собственность священна и свободна от посягательств королей, уверял своих читателей Бирд, следуя женевским примечаниям на полях. Даже Ахав не "отнял бы у другого человека его [владельческие] права без полного возмещения ущерба" (3 Цар. 21.2). Томас Тейлор, чья "Вторая часть Театра Божиего суда" была опубликована посмертно в 1642 г., написал трактат, в котором объяснял, что "меч Господень" не знал "разницы между властелином и народом, молодым и старым, бедным и богатым, если они совершали один и тот же грех, в какую бы руку ему ни было угодно вложить" этот меч. Он доказывал, ссылаясь на Послание к Галатам (5.1), что мы должны хранить наши (христианские) свободы[296]. Джон Престон, проповедуя перед королем в 1620-х годах, пошел, возможно, несколько дальше. Цари, поднимающие мятеж против Бога, включая даже Соломона, могут спровоцировать мятеж против самих себя[297]. Это сравнимо с утверждением Гоббса об абсолютной обязанности подчиняться Левиафану при всех обстоятельствах, соединенным с признанием, что если и когда суверен перестает защищать своих подданных, они фактически перестают ему повиноваться.

Ричард Сиббс использовал Второе послание к Коринфянам (1.21), чтобы подготовить своих читателей к гонениям: "Честный человек может умереть и много страдать за дела гражданские... Могу ли согласиться на то, чтобы потерять благоволение сильных? или умереть в борьбе, если будет в том нужда?.. Эти непрочные времена заставляют меня говорить несколько более, чем обычно, чтобы мы могли трудиться, дабы укрепить наши сердца и, что бы ни случилось, имели бы нечто определенное, на что могли бы опереться.... Что иначе станется с нашим положением в мире сем."[298]

Дод и Кливер приводят много библейских текстов, чтобы проиллюстрировать обязанность человека иметь призвание, так как праздность считалась грехом[299]. Они использовали Притчи, чтобы доказать, что иметь "меньшее состояние" более безопасно, "без избытка в любую сторону". Праведники, думали они, призывались главным образом из низших классов, потому что Бог предпочитает "бедных, презираемых трудящихся и трудолюбивых" людей "титулам... высокому рождению или родительским связям"[300]. "Даже имея богатство, человек может быть праведником", размышлял Бэбингтон в 1592 г.; этого человека звали Авраамом. Торговля и ремесла, добавлял он, являются Божиим делом; и если их презирали, это вина людей, а не занятий[301]. Монополии неправедны, доказывали Николас Фуллер и сэр Эд­вард Кок, потому что они лишают людей свободы заниматься своим ремеслом. Ибо "Бог велит, чтобы каждый человек жил своим собственным трудом"; в противном случае он не должен есть[302].

Милтоновский "несравненный Гедеон" был популярным человеком из низов[303]. "Отец мой беден, — запротестовал он, когда Ангел Господень призвал его избавить Израиль от мадианитян, — и я последний в доме отца моего" (Суд. 6.15). Для Ледлоу "Господь призвал парламент в 1640 году, как своего Гедеона, для избавления их от рук врагов"[304]. Тот факт, что Самсон происходил из колена Данова, привел Ричарда Роджерса к утверждению, что "даже из низкого и среднего слоя людей Господь избирает многих, даже большинство, чтобы они наследовали спасение... В сравнении с этим немногие из сильных мира сего бывают призваны". А говоря о пленении ослепленного Самсона, Роджерс восхвалял заботу филистимлян о своих заключенных, которым давали работу. Этому примеру стоит последовать и христианам: тем самым они покончат с "праздностью и смутами в большинстве тюрем"[305].

Себастьян Бенефилд, член совета колледжа Корпус Кристи в Оксфорде, в 1629 г. опубликовал комментарий на книгу Амоса, в котором подчеркивал, что "Амос, простой пастух, стал благословенным проповедником, несшим потрясающие слова и ужасные вести царю, его приближенным, священникам и народу Израиля". Здесь Бог использовал "низкого и презираемого человека", "чтобы сокрушать великих и могучих"[306]. Толкования в Женевской Библии привлекали внимание к тому факту, что Амос пророчествовал "против правителей Израиля", называя "властителя и правителей... именами диких зверей, а не людей" и угрожая особенно богатым (Амос 4.1, 6.1, 8.1).

Раздавалось много предостерегающих голосов, особенно извне политической нации. Тот "один праведник", который неоднократно спасает общество в книгах XI и XII "Потерянного рая", вряд ли был правителем, хотя в Исходе (22) эти слова употреблены применительно к Моисею. Именно в ответ плебейским пророкам 1640-х и 1650-х годов один пресвитерианский доктор богословия нашел необходимым подчеркнуть, что Амос "не предлагал никому, кто занимается ремеслом и торговлей, начинать пророчествовать согласно своему собственному разумению, как многие делают в наши дни, приводя к бесчестью для пророчества и расхолаживая стремление к знанию". "Похожие на лордов" сторонники Лода дискредитировали "епископальное" правительство; но рукоположение духовенства было все еще социальной необходимостью[307]. Пол Бейнс в своем "Комментарии на Послание к Ефесянам" делал особое ударение на том, что он считал восхвалением апостолом буржуазных добродетелей. Роскошный расточитель кончит свой век нищим. Значение имел только производительный труд: ни ростовщичество, ни астрология не являлись продуктивными. Одной из целей пресвитерианской дисциплины было поощрять продуктивный труд: богатому бездельнику это не нравилось. Что более интересно, Бейнс рассуждал о том, что договор между человеком и Богом в результате ограничивал абсолютный суверенитет последнего — совсем так, как, может быть, рассуждали некоторые из его читателей, общественный договор ограничивал абсолютную власть монархов[308].

В этой книге я цитировал Ветхий Завет гораздо чаще, чем Новый. Ветхий Завет намного суровее и более жесток, чем Новый, он более озабочен коллективным уничтожением Божиих врагов без разбору и спасением еврейского народа, нежели отдельных личностей. Только Откровение в Новом Завете с ветхозаветным удовольствием повествует об избиении неправедных. У.К. Джордан давно уже отметил, что аргументы кальвинистов в пользу преследования инакомыслящих основывались на Ветхом Завете [309]. Протестантское учение о предопределении родилось из попыток приспособить ветхозаветную идею к миру XVI века; учение о священстве всех верующих происходит из ветхозаветной концепции священства, которую не всегда легко найти в Новом Завете. Джереми Тейлор рекомендовал использовать для "молитв" лучше Новый Завет, чем Ветхий[310]. Уолтер Крэдок в 1650 г, замечал, что Ветхий Завет полон ужаса, а Новый Завет — любви. В первом Господь имел дело с народом "городов и наций; а сейчас каждый человек... уважается в любой нации и любом городе"[311]. Как указывал советский историк М.А. Барг, радикальные сектанты главное ударение делали не на гнев Божий, а на его любовь; и старались распространить возможность спасения на всех людей. Уильям Уолвин редко ссылался на Ветхий Завет, опираясь в своих аргументах на Новый Завет[312]. Но ударение, которые делали левеллеры на прирожденном праве, на наследии — как и защита развода Милтоном — восходит вспять, к патриархальному обществу Ветхого Завета. Уинстзнли цитирует Ветхий Завет чаще, чем Новый[313].

Роджер Уильяме видел в Новом Завете исторический документ, который следует толковать "типологически"[314]. Отчасти целью типологии, сознательно или бессознательно, стало стремление свести к минимуму жестокость Ветхого Завета; Самсон был превращен из жадного до крови задиры в подобие Христа. Трактат Томаса Миддлтона "Божий парламент, или Брак между Ветхим и Новым Заветами" (1627) разбирал исполнение пророчеств, пытаясь продемонстрировать последовательность двух Заветов. Типология была делом интеллектуалов; библейская литература более смиренных сектантов в 1640-х гг. стремилась заимствовать немного ветхозаветной свирепости — примером могут служить Коппе или ранние квакеры. Милтон, настойчиво напоминая о религиозном долге ненавидеть Божиих врагов, опирался на Ветхий Завет[315] . Бернард Мандевиль позднее с веселым цинизмом отмечал, что "когда грабеж или кровопролитие с патетическим красноречием оправдываются или поощряются в проповеди, или людей призывают на битву, чтобы предать на разграбление город или опустошить страну, текст всегда берется из Ветхого Завета[316].

Псалмы выражают чрезвычайно воинственное неприятие злодеев и врагов тех, кто псалмы сочинял. Поздние пророки одержимы стремлением рассказать о грядущем гневе. Если прочесть Библию всю подряд, замечательная терпимость Евангелий покажется потрясающей. Внезапно ударение переносится с осуждения на милость, с захватчиков, построенных в боевом порядке, на обездоленных; на прощение, на помощь несчастным, на спасение грешников, а не праведников (Мф. 5, 9.12-13). Даже книга Иова, которая отчасти является сатирой на попытки лицемерного самооправдания как со стороны самого Иова, так и со стороны его утешителей, кончается тем, что Иов стал богаче, чем когда-либо (Иов 42). "Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас", — говорит Иисус (Мф. 6.1). Его мягкая ирония по отношению к молодому человеку, который владел большим имением, — "если желаешь стать совершенным" — это отчасти скептический подрыв установленной ортодоксии. Это должно было оказывать огромное влияние на читателей XVII в, — таких, как Уолвин, Уинстэнли, Коппе и Милтон.

Члены парламента перед 1640-м годом умудрялись с помощью библейских цитат совмещать откровенность и осторожность. Томас Уэнтворт (не тот, кто позднее стал графом Страффордом) в краткосрочном парламенте 1614 г. цитировал Даниила (11.2021), критикуя налогообложение, и замечал, что во Франции "недавно самые требовательные короли умирали, словно телята под ножом мясника". Эта ссылка на убийства Генриха III и Генриха IV была довольно смелой. Но выступавший продолжал: "Такие властители могли прочесть свою судьбу в 55-й главе Иезекииля (9) и у Даниила (11.20)". Последний говорит, что царь "пошлет сборщика податей пройти по царству славы; но и он после немногих дней погибнет, и не от возмущения и не в сражении". (В женевском примечании говорится, что это случится, должно быть, в результате измены.) "И восстанет на место его презренный". Отрывок из Иезекииля гласит: "Так говорит Господь Бог: довольно вам, князья Израилевы! отложите обиды и угнетения и творите суд и правду, перестаньте вытеснять народ мой из владения его, говорит Господь Бог"[317]. Двумя неделями позже Фрэнсис Эшли ссылался на 1 Цар. 13.6: "Подобно Давиду... мы в удивительной опасности". Он не процитировал остальную часть стиха: "потому что народ был стеснен, укрывались в пещерах и ущельях, и между скалами, и в башнях, и во рвах"; его аудитория, без сомнения, помнила это. Некоторые могли вспомнить и приговор Самуила Саулу восемью стихами ниже: "не устоять царствованию твоему" (1 Цар. 13.14, 16)[318]. Джон Пим в 1628 г. подхватил его слова с большой осторожностью, когда доказывал, что текст "отдайте кесарю кесарево" не может быть применен к Англии, так как "евреи были в то время завоеванным народом... подчиненным абсолютной власти римлян... посредством чего этот случай очень далек от того, что происходит в нашем королевстве, которое всегда было сво­бодным и наследовалось”[319]. Это один из многих примеров парламентских рассуждений, когда нам остается лишь догадываться сознательно или случайно в словах Пима звучала ирония.

Немногие исторические источники столь богаты неправедными царями, плохо заканчивающими свою жизнь, как Ветхий Завет. Анонимный автор памфлета "Разоблаченный лицемерный тиран" (1649) выводил антимонархическую идею из того факта, что "Амасия, священник, скажет пророку Амосу, что он не должен говорить истину здесь, при дворе царя", даже чтобы предостеречь царя[320]. Сиббс иллюстрировал на примере царя Давида, что "человек, который знает, что мир сей есть рабочая мастерская, а жизнь его — служение Богу, не думает об отдыхе до самой могилы"[321]. Квакеры в 1661 г. напоминали Карлу II и парламенту, что Авель, Моисей, Иаков и Давид пасли овец, апостолы были рыбаками, а Павел — изготовителем шатров[322].

Большая часть цитировавшихся мною отрывков из писателей XVII в. относится к тому, что доходило до печати. Мы можем только догадываться о том, что думалось и говорилось до 1640 и после 1660 г. и что не могло быть напечатано. Ледлоу, например, благочестивый республиканец, который не мог напечатать свои мемуары, посвятил много страниц злодействам библейских царей и наказаниям, которые их постигали[323]. В определенное время и в определенных местах показателем изобретательности проповедника могло служить то, как далеко заходил он при помощи аллюзий и намеков, не переступая известных границ. Наша ограниченность печатным текстом означает, что нам недостает речевого ударения, жеста, косого взгляда, посредством которых хороший проповедник мог много чего высказать своей конгрегации. Трактат Баниана "Несколько вздохов из ада" (1658), основанный на проповеди или проповедях на притчу о богаче и Лазаре, — это единственный пример проповеди, которая сделала его знаменитым до 1660 г. Она немало способствовала решимости бедфордширского джентри заставить его замолчать, как только они получили эту возможность. Проповедь эта представляет собою свирепую атаку на богатых, и некоторые из нападок, я уверен, вполне узнаваемо могли быть приложены к известным личностям в округе. Но это догадка, которую я не могу доказать: одно из великих преимуществ цитирования Библии заключается в возможности избежать ответственности за определенные утверждения и личные отношения. Другой пример — это доклад соглядатая о попытке принадлежавшего к людям Пятой монархии Кристофера Хика найти объяснение зловещему малому рогу на одном из четырех огромных чудовищ, описанных в 7-й главе Даниила, — любимому предмету размышлений милленариев. "'Я не буду никого называть', — сказал он, но сделал при этом много отчаянных намеков". После очевидного отнесения их к Оливеру Кромвелю — "он должен покорить трех царей или три царства", "он имел вид более решительный, чем его сотоварищи", "'я знаю', сказал он, 'некоторые подумают, что под малым рогом подразумевается последний король Карл, но... я не назову никого”[324] . К тому времени ему и не надо было этого делать. Кэтрин Маколей цитирует проповедника, который задавал вопрос Илии к Ахаву (3 Цар. 21.19): "Ты убил, и еще вступаешь в наследство?"[325] И опять не было нужды упоминать о Кромвеле.

В конце XIX и начале XX в. русские революционеры обычно пользовались тем, что они называли эзоповым языком, чтобы сказать то, что они хотели сказать, не вызвав возражений у цензора. За 250 лет до этого английские диссиденты, может быть, гораздо меньше осознавая, что они делают, также обиняками говорили нечто такое, против чего цензор вполне мог возразить.