Удалился бы я в пустыню и мог бы Найти там зверей, более милостивых, чем человек[625].

В одном из своих ранних произведений Уинстэнли говорил: “Эта пустыня, о которой говорится, является очень безопасным местом или убежищем от лица змия, где душа питается и насыщается Богом, а не какой-либо тварью”; оно мертво для всякой человеческой мудрости, знания и тому подобного[626]. В “Возвращенном рае” Сын Божий использует свое пребывание в пустыне для обдумывания, достижения равновесия, подготовки себя к действию, прежде чем вновь найти утерянный сад. Путь назад, к раю лежит через человеческий опыт несчастий, страдания, искушения.

Пророчество Исайи включает “Песнь возлюбленного моего к винограднику его”. Он отгородил его от пустыни, убрал все камни и насадил его лучшими виноградными лозами. Что еще он мог сделать? Тем не менее виноградник произвел только дикие ягоды. “Итак, Я скажу вам, что сделаю с виноградником Моим: отниму у него ограду, и будет он опустошаем; разрушу стены его, и будет попираем”. Волчцы и тернии прорастут в нем. “Виноградник Господа Саваофа есть дом Израилев”. Израиль согрешил, угнетая бедных, присоединяя дом к дому и поле к полю до тех пор, пока не осталось места для бедных. Срубленный виноградник — это символ опустошения, когда там “не поют, не ликуют” (Ис. 5.1-8, 16.8-10). Но в последующих главах говорится: “Запоет виноградник от красного вина[627]. Я, Господь, хранитель его, в каждое мгновение напояю его... Но если бы кто противопоставил Мне в нем волчцы и терны, Я войною пойду против него” (27.2-4). Существует контраст между иссушенной пустыней, из которой приходят вихри (21.1), в которой нет жизни, в которой укрепленные города рушатся и приходят в упадок (27.10), и святые города — Сион, Иерусалим — являются пустыней (64.10); а с другой стороны, пустыней, в которой зарождаются воды, которая станет плодоносным полем, будет цвести, как роза (32.15, 25.16).

Церковь в Германии и Швейцарии во времена Лютера, говорил Джон Коттон, “была ограждена как бы изгородью, частоколом или стеной (Песн. 6.1-2)”. Прежде церковь была видна “не в открытых конгрегациях, словно садах”, но в отдельных людях, “цветы сладостных оттенков росли там и сям, а папы и их орудия, подобно диким вепрям, пытались подрыть им корни, и все же Бог сохранил их”. Мир — это пустыня или по крайней мере дикое поле, говорил Коттон; только церковь является Божиим садом[628]. Пустыня обозначает время подготовки к реформированию церкви. предполагал Айзек Пеннингтон. Они должны ожидать Господа[629]. В 1-м Послании к Коринфянам (гл. 10) ап. Павел описывает, как народ Израиля был “поражен в пустыне”, допустив у себя идолопоклонство, блу до действо и ропот (ст. 5-14). В Откровении (12.14) женщина, которую женевское примечание называет церковью, бежала в пустыню, где питалась в течение времени, времен и полувремени — период страстей, отмеченный у Даниила (7.25). Это прилагалось к вальденсам, о которых кое-кто думал, что это женщина в пустыне, “которая сохраняла Твою веру, столь чистую в старые времена”[630]. Милтон говорил о “наших восьмидесяти годах огорчений [Бога] в этой нашей пустыне, с тех пор как Реформация началась”[631]. Кромвель напоминал своему первому парламенту о “народе, выведенном из Египта... к Ханаану”, который “из-за неверия, ропота, томления” скитался “много лет по пустыне, прежде чем пришел к месту успокоения”[632].

Через Иисуса Навина Бог возвестил людям Израиля, что им дается земля, в которой они будут есть и пить “из виноградных и масличных садов, которых вы не насаждали” (Ис. Нав. 24.13). Это поднимает важные вопросы. Какое право имели эти люди потреблять продукты труда других? В квакерском памфлете 1655 г. говорится о “сборщиках десятины”, которые “не насаждали виноградников и не трудились на виноградниках; ибо сначала они должны насадить виноградник, прежде чем есть плоды его”[633]. Образы пустыни, сада и изгороди в Англии XVII в. могли использоваться весьма широко, и толкования их входили в противоречие одно с другим.

Вопрос Уинстэнли: “Разве не все стремятся владеть землей?” — остается. Он предлагал “возвратить землю, отнятую у простого народа”[634]. Диггеры хотели обрабатывать пустующую землю, пустыню, не устанавливая частной собственности на землю; сохранять садовую общину, не разбивая ее ни частной собственностью, ни дисциплиной более суровых сект. Ранние квакеры (полагаясь на “смысл собрания”) соглашались с ними и выступали против дисциплины исключений. Диггеры хотели бы возделывать пустоши путем совместного труда общины крестьянских хозяйств. Но для того, чтобы это стало возможно мирным путем, чтобы избежать частной собственности и дисциплины исключений, Христос сначала должен воскреснуть в сынах и дщерях; рантеры и “грубияны” должны быть каким-то образом приведены к дисциплине.

Христос не воскрес, и люди пробудились от высказанных Уинстэнли мечтаний, чтобы столкнуться с крупным капиталистическим фермерством, которое давало счастливчикам работу за плату. Относительная безопасность копигольда уступила место нестабильности капиталистического рынка. Пропагандисты сельского хозяйства оправдывали огораживания, потому что они давали работу беднякам, потому что они сокращали число бродяг, являвшихся постоянным источником политического и социального беспокойства; а также потому, что они способствовали увеличению производства продуктов питания для рынка, к выгоде огораживателей. Средним классом становились те, кто в основном принимал пуританскую культуру дисциплины и тяжелой работы. Конечной целью было возделать пустыню по всему миру и вместе с тем привести язычников к христианству.

“Большая часть всех необрезанных, дерзких и невежественных людей обитает в пустынной земле”, — заявлял основатель фамилизма Хендрик Никлас; “Бегите сейчас, — сказал Господь пророку Захарии, — с севера и со всех пустынных земель”[635]. Милтон и другие радикалы верили, что церковь находится в пустыне с апостольских времен. Божий народ вышел из Вавилона, но еще не нашел Сиона[636]. Сексби — один из наименее религиозных людей среди левеллеров — в 1647 г. сказал Армейскому совету в Петни: “Вы в условиях пустыни”[637]. Милтон полагал, что церковь предприняла “побег в пустыню” из-за “извращенной несправедливости 1600-х годов”[638] . “Многие из Божиих святых, — писал Уинстэнли, — “стоят в пустыне, потерянные, и ожидают Бога, чтобы он открыл им себя”[639]. Но виноградники, если их должным образом не обрабатывать, могут стать бесплодными[640] ; некоторые из них могут в самом деле превратиться в ложные церкви[641]. “То, что было насажено как виноградник, стало пустыней из-за бесплодия... Так что Бог не ходит там... и это причина всех ваших скорбей само его отсутствие”, — это говорил Джеймс Нейлер в 1655 г.[642] Марвелл видел Англию как бы переживающей второе грехопадение в гражданской войне и превращающейся в бесплодную пустыню[643].

Уильям Эрбери ушел с поста армейского капеллана на острове Или, когда почувствовал себя “опустошенным, как путник, который не видит на земле ни путей человеческих, ни проложенной дороги, которая вела бы его”. “Истинный путь в том, что Христос пребывает в нас, Бог в нашей плоти”. “Условия пустыни... вместе с Богом — это самое прекрасное состояние... в том отступничестве, которое мы сейчас переживаем”. Те, кто находится в пустыне, не имеют нужды в “человеке в черной одежде”, дабы он им проповедовал, ибо “все они учились у Бога”. Эрбери, как и Милтон, не вошел ни в одну церковь: английские церкви “живут в Вавилоне”[644]. Согласно Томасу Эдвардсу, м-сс Эттауэй видела себя как бы “в пустыне, ожидающей излияния духа”[645]. Герцогиня Мальфи пошла ...в пустыню,

Где я не найду ни пути, ни дружеской нити, Чтобы быть моим поводырем (I.ii.278-80).

В проповеди по случаю поста 25 мая 1642 г. Уильям Седжвик называл Англию “эта пустыня”, в которой члены парламента являются “нашими стражами”[646]. “Израиль в своей пустыне был счастлив благодаря несказанному присутствию Божию”, — уверял парламент Ричард Вайнс 12 марта 1644 г.[647] В 1648 г. Седжвик ожидал, что Господь воссияет “в тех, которые являются нижайшими меж людей”, кто “находится в пустыне, в разграбленном, опустошенном состоянии”[648] . В 1656 г. он думал, что путь Оливера Кромвеля “проходит по пустыне и потому окончится ничем”. Но “разве наш курс не был таковым с самого начала?”[649] В том же году Айзек Пеннингтон полагал, что истинная церковь удалилась в пустыню и что ее “время приуготовления в пустыне” еще не кончилось[650]. Рантеры понимали пустыню как отсутствие морального закона. Кларксон путешествовал по диким местам в конце 1650-х годов, которые он, кажется, отождествлял с Египтом[651]. Для квакеров мир сей был пустыней. Магглтон видел только три состояния — Египет, пустыня и Ханаан[652].

Милтон в “Иконоборце” цитировал псалом 107/106 (40) в связи со сдачей Карла I шотландцам в 1646 г.: “Он изливает бесчестие на князей и оставляет их блуждать в пустыне, где нет путей”[653]. В эпосе Милтона рай был отрезан “неизмеримой пустыней” (“Потерянный рай”, IV. 135-7). После грехопадения человек долго блуждал “по мировой пустыне” до тех пор, пока “наш второй Адам” не воздвиг Эдем “в бесплодной пустыне”. Только после странствий, это постоянно подчеркивается, он в конце концов “благополучно возвратится в вечный рай успокоения”. Можно сравнить с Гербертом:

Я влачился к Ханаану; но ныне я опять приведен вспять к Красному морю, морю стыда[654].