Для роялистов Библия, хотя и полезная для выдвижения известных популярных лозунгов, тоже никогда не имела первостепенной важности: самые серьезные из их требований были историческими и конституционными[865]. Это подвергает значительному сомнению аргументы тех, кто возрождает идею девятнадцатого века, что гражданская война возникла из-за религии. Это хорошо выразил Джонс: “Поначалу это была скорее антикатолическая, чем пуританская революция”[866]. Как мы увидим, антикатолицизм был политическим — по крайней мере настолько же, насколько и религиозным — движением по своей мотивации и был связан с милленарийской концепцией, которая была столь же политической и социальной, сколь и религиозной[867].

Но расколам гражданской войны предшествовала долгая история. Королевская супрематия над англиканской церковью возникла из протеста против претензий папы на мировое господство. Она провозглашала национальную независимость Англии[868]. Пропагандисты политики Генриха VIII — Старки (“Увещевание к народу”, 1536) и Ричард Морисон (“Увещевание, дабы побудить всех англичан на защиту своей страны”), оба писавшие поанглийски, — проповедовали абсолютное непротивление королю со многими ссылками на библейские тексты. Генрих VIII был послан Богом, “чтобы выбросить этого злобного римского тирана... из всех христианских местностей. Разве вы не видите, к какой чести призвал Бог наши народы?” Паписты были просто предателями[869].

Старки иногда заменял слова “король в парламенте” на просто “король”. В следующем поколении Джон Понет утверждал, что короли не всегда назначались Богом. Св. Павел говорит только о “такой власти, которая Им установлена и законна” — не о тирании и угнетении (Рим. 13). “Короли и князья, — продолжал Понет, — имеют свою власть от народа”. “Страна и государство — это ступени, которые выше короля”. Он приводил многочисленные примеры из Библии о неповиновении царям, которые могли быть смещены “собранием всей конгрегации или республики” и которым можно было сопротивляться, защищая истинную религию и для искоренения ереси. Но частные лица не имеют права сопротивляться власти[870]. Джон Нокс и Кристофер Гудман соглашались. Их идеи предвосхищали учение французских монархомахов и мятеж голландцев против Испании. Сопротивление — это не право подданных; оно законно только как религиозный долг. К XVII в. существовала уже долгая традиция протестантских теорий сопротивления в Европе. В Англии если суверен был союзником в борьбе против Рима, тем лучше. Если нет, существовали другие авторитеты.

Существенно, что главными адвокатами теории божественного права монархии в Англии были представители верхушки духовенства — Нил, Монтэгю, Мэнуоринг. Преувеличенные претензии монархии на религиозную значимость достигли своего апогея в придворных масках времен Карла I. Они серьезно трактовали то, что Шекспир вложил в уста Ричарда II с убийственной иронией и что Деккер приписывал вавилонской блуднице[871]. В правление Лода казалось, будто верхушка духовенства приходит к власти в государстве. С появлением Генриетты-Марии папистский заговор против английской национальной независимости стал, казалось, превращаться в реальность[872]. Шотландская война вскрыла нарыв. Непризнанное поражение Англии, подобное поражению США во Вьетнаме, оказало травмирующее влияние на мораль. Даже придворные должны были многое передумать заново, что, как показал Мартин Батлер, отразилось в написанных после 1640 г. пьесах, где монархи являются кем угодно, только не святыми — например, “Королева Арагона” Хэбингтона, “Бренноральт” Саклинга, “София” Денхэма[873].

В первой главе я спрашивал, не является ли Библия для Английской революции тем же, чем Руссо был для Французской революции и Маркс — для Русской: источником интеллектуального стимула, новых идей, критических по отношению к существующим институтам. Но Библия не создала новой согласованной политической философии: она стала использоваться как портфель с цитатами, которые могли оправдать все, что данная личность или группа хотели сделать. Как некоторые ищут водительства от Господа, листая книгу наобум, Библия в конце концов внесла свой вклад в становление прагматизма (при отсутствии теории) и возникновение эмпиризма.

Ранние протестанты волей-неволей опирались на монархию, чтобы разрушить власть Римской церкви. Тиндел, например, писал, что “для царя в этом мире нет закона, он может по хотению своему поступать хорошо или плохо и не давать никому отчета, кроме одного Бога”. Генрих VIII, естественно, думал, что трактат Тиндела “Послушание христианина” — это книга, которую “стоит прочесть всем королям”. Но Тиндел, подобно Кальвину и Бикону, нашел в Библии заповедь: “Повинуйся Богу больше, чем человеку”[874]. Иное положение было в Шотландии, где франкофилке Марии Стюарт противостояла протестантская знать, которая прислушивалась к революционным доктринам Джона Нокса. Но в Англии Джереми Тейлор мог по праву заявлять, что “совершенное подчинение королям есть слава протестантского дела”[875]. Однако в ходе XVI века протестантизм утвердился в Англии достаточно прочно для того, чтобы задавались другие вопросы. Кальвинизм в мятежах гугенотов и голландцев XVI в. породил политическую теорию, оправдывающую мятеж, если его поддерживают низшие власти, т. е. магнаты, которые контролировали дела на местах. “Магистраты называются богами, — сказал Кальвин, — и все вместе несут в себе личность Бога”[876]. Посвящение Уильямом Болдуином “Зеркала для магистратов” (1559) “знатным и всем другим, находящимся на должности”, принимало, что “вы все боги”. Другие соглашались: некоторые подчеркивали важность закона для контроля над абсолютизмом, но настаивали на том, что каждый должным образом принятый закон не следует выполнять, если он нарушает божественный закон[877].

Но до 1640 г. цензура заботилась о том, чтобы ударение делалось на правах королей. Яков VI и I выразил это с величайшей простотой. “Монархия, — сказал он, — напоминая божественную власть, почти достигает совершенства”. Яков цитировал предостережения Самуила об ужасах, которыми угрожает царский абсолютизм: всеобщая воинская повинность, принудительный труд, отсутствие гарантий собственности, тяжкие налоги (1 Цар. 8.9-20) — так, как будто это были заявления о “должном повиновении”, подобающем “тому царю, которого Бог дал им”. Он, кажется, думал, что только “пуритане и сорвиголовы-проповедники” с “пуританской жаждой популярности” будут “бороться” с этим определением королевской власти. Люди не должны “жаловаться на словах против любых властей”, было заявлено в Звездной палате в 1603 г., “ибо они боги”[878]. Эта позиция оказалась обоюдоострой: младшие магистраты тоже хотели быть богами.

Теории божественного права на абсолютизм предлагались главным образом честолюбивыми церковниками. Но адвокат сэр Джон Хейуорд высказывал предвосхищавшие Гоббса воззрения в 1624 г.: “Суверенная власть должна быть абсолютной... Делами религии должны руководить те, кто обладает суверенитетом”. Больше всего он был озабочен тем, чтобы опровергать требования папистов, и с тревогой обнаружил, что его теории оспаривает епископ Англиканской церкви[879]. Епископ Гриффит Уильямс в 1643 г. сочинил библейскую защиту монархии. Он цитировал то место из Иеремии (27.5-6), где Бог велит повиноваться Навуходоносору, как “памятное место против сопротивления тиранам”. Заповедь: “Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе” (которую женевское примечание толковало так: “Под родителями также подразумеваются все, которые имеют власть над нами”) — “это самая обязующая из всех заповедей второй скрижали”, потому что она — “первая заповедь с обещаниями”[880].

Сэмюэль Хайрон в серии лекций на семь покаянных псалмов доказывал, что повинуясь кесарю, люди не должны отказывать в повиновении Богу. “Может показаться, что тем самым подданным дается как бы разрешение на мятеж в некоторых случаях”, — признавал он[881]. Тремя годами позже один оксфордский проповедник имел неприятности за высказанную им мысль, что тиранов-королей их подданные могут исправить и подчинить должному порядку. Яков I думал, что это ересь[882]. Когда приблизилась гражданская война, Генри Бертон доказывал, что когда король становится тираном, знатные и простые люди могут поднять против него оружие, как это сделали шотландцы против Карла I. Поскольку ими руководили младшие магистраты, это не было мятежом. Существует неизбежная обязанность, возложенная на все христианские власти, — искоренять и истреблять всю иерархию и прелатство как антихристовых врагов Иисуса Христа”. Если младшие магистраты не исполняют своей обязанности, должен действовать простой народ[883]. Права на мятеж не существовало, но он мог стать обязанностью.

Библия дозволяла не только коллективное политическое сопротивление тиранам, но и индивидуальные акции. Девора — в честь которой Милтон назвал свою младшую дочь в 1652 г. — призвала Барака возглавить мятеж против правления ханаанеян; а Иаиль была подвигнута Богом на то, чтобы убить главного вождя ханаанеян Сисару, когда он искал убежища в ее шатре (Суд. 4 и 5). В английской протестантской традиции немногие защищали цареубийство, несмотря на это библейское дозволение. Самуил разрубил Агага на куски пред Господом (1 Цар. 15.33). Иодай, священник, приказал умертвить Гофолию (4 Цар. 11.16, 2 Пар. 23.15). Понет использовал пример Иаили и других, чтобы оправдать цареубийство, и Калибан, думается, цитирует Иаиль в том же контексте в “Буре” (III. ii. 61-2). Сексби (если это был он) доказывал необходимость убийства Кромвеля в своем памфлете “Умерщвление не убийство” в 1657 г.; ему предпосланы два эпиграфа из Библии[884].

Мятеж, возглавляемый низшими магистратами, мог превратиться в мятеж простого народа. Теорий за такими заявлениями было мало до вступления армии в политику в 1647 г. На дебатах в Петни в этом году была выдвинута теория естественного права. Ей тотчас же возразили Айртон и другие старшие офицеры, и в последующие несколько лет они помогали объединению собственнических классов для нанесения поражения радикалам. Это воссоединение возобладало над радикалами, которым после поражения пришлось признать, что Царство Христово можно будет обрести только в ином мире. Это настроение разочарования нашло отражение в последних опубликованных словах Уинстэнли:

Что ранишь, знание, зачем не исцеляешь?... О, где же власть, что может мир спасти?

Они завершали памфлет, посвященный Кромвелю в 1652 г.: “Вы держите власть в руках... чтобы употребить ее для всеобщей свободы, если пожелаете; у меня нет власти”[885].