Нимрод имел особое значение для радикалов, от проповедей Томаса Мюнцера в 1525 г. и произведения Джона Бейла “Божии обетования”[1030] до близких диггерам памфлетов “Свет, воссиявший в Бекингемшире” и “Еще о свете, воссиявшем в Бекингемшире (1648 и 1649). Последний из названных памфлетов заключал из истории Нимрода, что “все Писание объявляет царей не более чем тиранами и узурпаторами... То, что они были царями, уже говорит о том, что они тираны”. “Титулы превосходства, такие, как царь, господин и т. д., происходят от дьявола”[1031]. Об анабаптистах утверждалось — со значительным преувеличением, — что они выступают против всякого гражданского правительства из-за Нимрода[1032]. Маттиас Придоу называл пап между 608 и 855 гг. “узурпаторами-нимродами”[1033] . Корнелиус Бёрджес в первой проповеди по случаю поста (17 ноября 1640 г.) жаловался, что “если бы хотя бы некоторые из нимродов, которые посягнули на их права и свободы, были свергнуты (что есть акт справедливости), сколь многие (которые не делают ничего, чтобы достичь реформации самих себя) возрадовались бы!”[1034] Уильям Эрбери в 1654 г., пользуясь пренебрежительной фразой Уинстэнли, говорил о “Нимроде, этой царской власти”. “Цари со своими вельможами, лорды и герцоги — все произошли от проклятого рода”. Они образовали “расу угнетателей над народом Божиим”[1035].

Здесь, как и в случае с Каином и Авелем, Иаковом и Исавом, имя Нимрода расширяется, чтобы включить в себя тиранию высшего класса, как и королей. Фалк Гревилл видел в Нимроде, “этом охотящемся на людей звере”, создателя “первой пренебрегающей Богом монархии”, “которая покончила с равенством среди людей”[1036]. Епископ Бэбингтон в 1592 г. думал, что “резкий, жестокий, жадный и алчный человек, который богатеет за счет своих ближних”, по праву называется Нимродом[1037]. Пуритане видели в Нимроде антипуританина. Роберт Болтон утверждал, что “каждый буйный Нимрод, нечистый пьяница и виновный в собственных несчастьях бедолага, готов в великом раже искушать каждого проповедника, которого обвиняют в пуританизме”[1038]. Ричард Сток, церковнослужитель в приходе юного Милтона, писал о “людях богатства... чести и высоких мест”, которые “угнетают других без страха; подобно могучим нимродам, они тиранят в мире и в войне”[1039]. Томас Эдамс красноречиво обвинял “жестоких нимродов, скачущих по головам невинных, как будто они земля под паром”; “алчный Нимрод, который скачет на черном звере угнетения”. Он извлекал из Ветхого Завета других царей, чтобы описать лендлордов, которые “имеют руку Ровоама, тяжкую руку на их арендаторах”, ростовщиков, которые “имеют руку Ахава, чтобы извлечь выгоду из наследия бедных должников”, и прихожан, которые имеют “руку Иеровоама”[1040]. Эдвард Бенлоуз также расширенно толковал имя Нимрода, чтобы включить туда сильных джентри-охотников,

чьи непомерные желания поглощают безграничные пространства земли, обманом или силой. Но Нимродовы когти стервятника будут обрезаны... Их Вифсаида превратится в Витанию — из дома охоты в дом плача[1041] .

Роялисты в целом занимали позицию обороны относительно Нимрода. Епископ Гриффит Уильямс в 1644 г. доказывал, что Адам, а не Нимрод был первым царем, хотя должен был “признаться, что первое царство, которое названо этим именем, — это царство Нимрода” и что монархическая власть часто передавалась путем завоевания. Но “мы не будем спорить о словах, — шумел он. — Имелись цари и начиная с Адама”[1042]. Филмер также немного колеблется относительно Нимрода, который “противоправно... расширил свою империю, насильственно присвоив права других глав семейств, и в этом смысле о нем можно сказать, что он — автор и первый основатель монархии”. Но он получил свое царское достоинство через Ноя от Адама[1043]. Блэйр Уорден цитирует роялистскую газету “The Man in the Moon” (26 декабря — 2 января 1649-50), которая называла Оливера Кромвеля “горделивым Нимродом в Ирландии”[1044].

Анонимный автор памфлета “Разоблаченный лицемерный тиран” приводит дополнительное обвинение против “горделивого строителя Вавилона Нимрода”. Смешение языков датируется строительством Вавилонской башни, так что теперь “тот, кто не может говорить на иностранных языках [т. е. на латыни и древнегреческом] не должен считаться достойным проповедовать или учить христиан”. Это был еще один путь покончить с человеческим равенством[1045]. Эдмунд Ледлоу высказал остроумную мысль, когда заметил, что “великим замыслом” постреставрационных властей было “удерживать в своих руках нимродову власть, разделяя языки Божиего народа”: так оппозиция Нимроду становилась призывом к единству среди праведных[1046].

Оуэн в 1652 г. говорил о “великих нимродах и угнетателях”[1047]. Тремя годами позже принадлежавший к людям Пятой монархии Кристофер Фик вспоминал “горделивых нимродов мира сего”, нападая на Оливера Кромвеля и “новых монархических тиранов, идущих от вчерашнего дня”. Он защищал республиканское Доброе Старое Дело[1048]. Джон Роджерс в 1657 г. различал два семени, существовавших с грехопадения человека. “Правительства мира сего были от змия, а не от женщины до сего дня”. Он полагал, что пришло время, когда “господству Нимрода в мире сем” будет положен конец. “Горе вам, тираны и нимроды земли, которые правят ныне над святыми и заставляют их стонать”[1049]. В манифесте людей Пятой монархии “Дверь надежды”, опубликованном в связи с мятежом 1661 г., Каин и Нимрод служили символами угнетающих правителей[1050]. Нимрод, говорит У. Тиндел, был среди баптистов обычным именем для обозначения Карла II в изгнании[1051]. Одна индепендентская конгрегация после счастливой реставрации его величества, как докладывали, пела гимн, содержащий строку: “Пусть Нимрод перестанет править”[1052].

Начиная по крайней мере с 1641 г. Милтон осуждал епископов как “жестоких нимродов”. Нимрод, “как говорят, был первым тираном”[1053]. Так что не было нужды упоминать его в “Потерянном рае” более, чем Милтон упомянул Каина в книге XI. Другой “мятежный царь”, также неназванный, — это Иеровоам (“Потерянный рай”, I. 488), который ввел идолопоклонство (“Возвращенный рай”, III. 414-32). Милтон описывал, как род человеческий жил после потопа “в неомраченной радости”, “в мире между семьями и родами/ Под отеческим правлением”. Но “гордое честолюбивое сердце Нимрода” было “несогласно/ С прекрасным равенством, братским состоянием” и присвоило себе “незаслуженное господство/ Над своими братьями”, “от небес требуя второго суверенитета”, что Джоан Беннет толкует как наступление на теории божественного права[1054]. Таким образом, Нимрод, как полагает д-р ДиСальво, произвел как бы “фактически второе грехопадение”. Она цитирует Себастьяна Франка, который видел происхождение частной собственности в этом втором грехопадении, хотя “Бог сделал все вещи общими”[1055].

Милтон часто восхвалял “две вещи, столь ужасные для королей, — свободу и равенство”[1056]. Но концепцию “братства” мы нечасто встретим в XVII в., даже среди революционеров; так что интересно видеть, как Милтон подхватывает более раннюю радикальную идею. Он делает популярное, но ошибочное допущение, что само имя Нимрода происходит от мятежа. Выслушав рассказ Михаила об истории человечества, Адам заключил: “Человека над человеком/ [Бог] не сделал господином” — строки, в которых профессор Радзинович даже видит республиканизм Милтона[1057]. Архангел согласился, но вывел мрачное заключение, что С момента твоего первого проступка истинная свобода Потеряна, та, которая всегда обитает вместе с разумом...

Бог в справедливом суде своем Подчинит человека насилию господ, Которые часто не по заслугам отберут Его внешнюю свободу: тирания должна существовать, Хотя тирану нет прощения (XII. 13-96).

“Великий хохот” на небесах, который приветствовал разноязычный гвалт в Вавилоне, оскорбляет некоторых из читателей Милтона. Для Милтона он, без сомнения, казался оправданной реакцией всеведения на действия Нимрода.

Таким образом, Нимрод мог быть символом дурного царя, которых было так много в Ветхом Завете. Или мог обозначать всех узурпаторов и тем самым не порочить законных царей. Милтон в отличие от других подчеркивал, что узурпация Нимрода знаменовала собой происхождение неравенства, так же, как и царской власти, конец братства.

Баниан был менее республиканцем, чем Милтон. Но он также подчеркивает, что Нимрод был мятежником, который “насмехался над тем, что другие или вообще кто бы то ни было должен быть ему равным”; он и ему подобные “желали главенства над своими братьями”. Нимрод “был первым, кто в его новом [после потопа] мире стремился к абсолютной монархии... Ему поэтому необходимо было быть автором и хозяином такой религии, которая ему нравилась”. Библейская характеристика его как “могучего охотника” означала, что он был великим гонителем, дабы “господствовать над сынами Божиими и силой вводить среди них идолопоклонство и суеверие”[1058]. Абсолютная монархия означает тиранию, гонения и идолопоклонство. Каин, Исав и Нимрод были вожаками дьявольских гонителей-кровопийц в “Священной войне”[1059]. Баниан, казалось, был убежден в том, что все семя Адамово были братьями и, надо полагать, равными до того, как была установлена монархия. Он не употребляет слово “братство”, но разделяет эту концепцию с Милтоном. Филмер соответственно считал, что Нимрод был полноправным господином или царем над своей семьей, и не считал дурным, что он расширял свою империю путем насилия[1060].

Тенденция к аллегоризации Писания и к подчеркиванию более духа внутри верующих, нежели буквы Библии, преуменьшала авторитет священного текста для многих радикалов — например, для Джерарда Уинстэнли. До того, как началось вскапывание на холме св. Георгия, Уинстэнли уже отверг десять заповедей как “букву”, по отношению к которой дух стоит выше. Он предполагал, что ангелы, которые посетили Авраама, Лота и родителей Самсона, были материальными людьми: “и их исчезновение... это не что иное, как уход... после того, как они сделали то дело, ради которого были посланы”[1061]. В трактате “Истина, поднимающая голову над скандалами” (1649) Уинстэнли соглашался с тем, что текст Библии неопределенен: “Существует много переводов и толкований, которые сильно отличаются один от другого”. И спрашивал: “Как можно назвать эти Писания вечным Евангелием, если мы видим, что они ежедневно раздираются на куски среди вас [духовенства] путем различных переводов, выводов и заключений?”[1062]. В “Новом законе справедливости” (1649) он противопоставлял вопль Каина: “Всякий, кто увидит меня, убьет меня” — тому факту, что, согласно книге Бытия, Адам был единственным другим мужчиной, жившим тогда в мире[1063] . Уинстэнли отрицал значительную часть библейской истории ради аллегорических интерпретаций. Грехопадение человека, непорочное зачатие, Воскресение, “так называемое Вознесение”, Второе Пришествие, — все это аллегории[1064]. Война на небесах, “в которой Михаил и Дракон бьются в великой битве Всемогущего Бога”, происходит внутри “живой души”[1065]. Неопределенная фраза Уинстэнли: “Существовали ли такие внешние вещи [как история книги Бытия о грехопадении] или нет, не так уж и важно” — суммирует его отношение[1066].