Разумеется, такой взгляд совершенно не верен. Библейские книги были написаны разными авторами по разным поводам, и нет ничего удивительного в том, что по многим вопросам они высказывались не одинаково. Более того, даже в ранних и поздних Посланиях Павла можно найти не совсем одинаковые мысли по одному и тому же поводу (что для некоторых исследователей служит доказательством неподлинности части Посланий), да и в Евангелиях мы видим, как постепенно менялись представления апостолов о своем Учителе.

Поэтому нам важно постараться понять, какова позиция автора именно этого текста — например, автор 1-й книги Царств, как мы видим по 8-й главе, относится к установлению монархии как к отступлению от идеала теократии. В то же время к Давиду он относится с большим сочувствием, хотя и не забывает отметить его слабые стороны. Если же сравнить, как описывается Давид в книгах Паралипоменон, там он предстанет перед нами совершенно идеальным царем, не совершавшим никаких ошибок. Умолчание, как мы видим, может говорить нам не меньше, чем слова.

Четкие представления об общей тематике книги и основных идеях ее автора помогают определить и значение отдельных отрывков из этой книги.

3. Какова структура текста, из каких частей он состоит, что связывает их в единое целое? Библейская критика всегда подчеркивала разрозненность библейских текстов, их происхождение из разных источников. Современный литературный анализ, напротив, склонен рассматривать текст как единое целое, состоящее из разных элементов. Выделить эти элементы бывает довольно просто в повествовательных текстах: смена действующих лиц, времени или места действия или просто новый сюжетный поворот маркируют начало нового отрывка. В текстах других типов границы отрывков можно определять по наличию дискурсных маркеров, по смене темы и т.д. Иногда сам текст содержит подзаголовок (напр., Притч 1:1, 10:1 и 25:1).

Такие части могут быть очень разного размера: от многих глав (три «Соломоновых сборника» в Притчах, отмеченные этими нодзаголовками) до одного-двух стихов (краткое приветствие в Посланиях Павла, например Ефес 1:2). Разумеется, большие части книг могут обладать сложным строением и состоять из меньших частей, а те, в свою очередь, из еще меньших. Структура текста, как правило, иерархична и не всегда однозначна.

Определять эти части необходимо для того, чтобы понять, какое место в книге занимает данный отрывок и как он соотносится с остальными. Например, глядя на Книгу Бытия, мы понимаем, что первые 11 глав есть не что иное, как предыстория патриархов и избранного народа: в них рассказывается не все вообще, что знает автор о сотворении мира и о ранней истории человечества, а лишь то, что позволяет нам понять смысл и суть призвания Авраама. Евангельские эпизоды, притчи и проповеди тоже следуют друг за другом не случайным образом, и вряд ли даже в хронологическом порядке — каждый евангелист выстраивает их в соответствии со своим замыслом.

Также необходимо понять, что именно связывает этот отрывок с остальным текстом. Это могут быть общие персонажи или общие темы, а также разные формальные приемы, например устойчивые формулы и повторы. Связь эта не всегда очевидна — в разделе 2.4.2.3. мы уже говорили о том, как связан «вставной эпизод» об Иуде и Фамари с общим повествованием об Иосифе (Быт 38). Тем не менее, если какойто отрывок вошел в данную книгу и занял в ней данное место, это не случайность. Например, перикопа (самостоятельный отрывок) о женщине, взятой в прелюбодеянии (Ин 8:1-11) в разных древних рукописях стоит в разных местах Евангелия, порой даже у Луки, а не у Иоанна, что дает повод сомневаться в ее подлинности. Но, даже если апостол Иоанн этой перикопы и не писал, она стала частью того евангельского текста, который нам известен, и при его изучении мы не можем просто избавиться от нее. Варианты текста, где эта перикопа стоит в другом месте, тоже, по-видимому, возникли не случайно, там тоже действовала своя логика, которую можно постараться понять.

4. Какие литературные условности и традиции, свойственные этому типу текстов, могли здесь применяться? Литература немыслима без условностей, только технические инструкции и юридические документы в идеале пишутся так, чтобы исключить всякие недоговоренности. Художественный текст, напротив, взывает к своего рода «коллективному разуму» читателей: они привыкли, что такие-то вещи обязательно подразумеваются, такие-то обозначаются такими-то словами, а о таких-то говорить вообще нельзя. В разных культурах эти условности различны.

Например, числа. В нашей культуре любое число воспринимается как точная фактическая информация. Но в библейские времена числа могли иметь сугубо символическое значение, прежде всего числа 3, 7, 12, 40. Если у Иакова было двенадцать сыновей, и от каждого, кроме Иосифа, произошло по одному колену, а от Иосифа сразу двое, Ефрем и Манассия, то это вроде бы дает нам число тринадцать. Сколько их было в каждый конкретный момент в реальности, вообще сказать трудно: например, древнейшая песнь Деворы неожиданно упоминает среди израильских колен Махир (Суд 5:12) и Галаад (Суд 5:17), хотя не приводит почти половину названий из «стандартного списка». А в НЗ времена некоторые из северных колен уже совершенно точно прекратили свое самостоятельное существование. Тем не менее, всюду в Библии мы читаем о «двенадцати коленах Израилевых», разумеется, потому, что число двенадцать символизирует полноту Божьего народа. Именно поэтому и апостолов было двенадцать, и число избранииков в книге Откровения (7:4, 14:1 и 21:17) — сто сорок четыре тысячи, т. е. двенадцать в квадрате, умноженное на тысячу.

Другой пример с числами — «три дня и три ночи», которые Иисус провел во гробе, подобно пророку Ионе во чреве кита (Мф 12:40). На самом деле, если Он был погребен вечером в пятницу и воскрес в ночь на воскресение, то провел он там не 72 часа, а примерно 30, по нашему счету — полторы ночи и один день. Однако по иудейскому обычаю сутки начинались на закате, соответственно, он провел в могиле пятницу, субботу и воскресение, даже если от пятницы и воскресения на этот срок пришлось совсем немного — а такой срок и называется «три дня и три ночи». Кстати, при таком способе отмерять время правление царя, которое началось в конце одного года и заняло всего лишь несколько месяцев, будет обозначено как «два года», потому что и в том, и в другом году этот царь действительно правил.

На многих иконах можно увидеть, как один и тот же персонаж изображен дважды или даже трижды. Например, икона Преображения показывает Христа и апостолов на горе, но в то же время с левой стороны может быть изображен их подъем на эту гору, а с правой стороны — спуск. Таким образом, в едином изобразительном пространстве присутствуют сразу три сцены, и между ними не проведена никакая граница. Зритель должен сам догадаться, что все происходящее разворачивается во времени, что здесь перед нами три момента повествования, а не три группы людей. Нечто подобное обнаруживается и на ближневосточных рельефах: например, ассирийский царь изображен стоящим в полный рост и рядом — в молитвенной позе[37].

Вполне возможно, что такие «множественные портреты» присутствуют и в библейских текстах. Например, в 16-й главе 1 Цар будущий царь Давид уже становится оруженосцем царя Саула, а в следующей, 17-й главе, во время поединка с Голиафом он — никому не известный пастушок из Вифлеема. Как это понимать? Возможно, автор хотел представить нам его портрет как царского оруженосца и как пастушка, а возникшее несоответствие между двумя главами не беспокоило его, потому что именно таковы были в его культуре литературные условности. Конечно, многие из этих условностей служат предметом научного спора и в наше время, но все же стоит стараться их учитывать.

5. Какие интертекстуальные связи присутствуют в этом тексте? В разделе 2.4.2.2. уже шла речь об интертекстуальности, т.е. взаимодействии разных текстов, а в разделе 3.3.3. мы говорили о ней подробно, поэтому здесь можем лишь напомнить о том, что разнообразные связи между различными текстами помогают точнее понять каждый из них и что литературный анализ обязательно обращает внимание и на них.

6. Какие фигуры речи и художественные приемы применены в этом тексте? Каковы их функции? Об этой «ткани» художественного текста говорится немало даже в школьном курсе литературы, поэтому здесь мы обойдемся без подробного разговора о том, чем метафора отличается от метонимии, а хиазм — от инклюзии (освежить эти понятия в памяти помогут задания к этому разделу). Здесь мы вспомним только об одном, ключевом для любого литературного анализа понятии — о метафоре[38], когда некий предмет или понятие определяются через слово, обозначающее в прямом смысле совсем другой предмет или понятие, и это происходит благодаря сходству между ними: красавица называется прекрасным цветком, а воин — могучим львом.