Любовь и педагогика
Ночью, когда голова дона Фульхенсио покоится на подушке, а рядом мирно почивает донья Эдельмира, его жена, он только начнет думать о координациях, как на него уже опускается сон, настолько глубоки и весомы его мысли. С полным основанием называет он свое учение философией сверхчеловеческого ритма.
К здравому смыслу он питает священную ненависть, odium philosophicum,[16] о нем он выражается так: «Что? Здравый смысл? На кухню его!» А когда до ушей его доходит нелепое измышление о том, что, мол, в голове у него сверчки стрекочут, да всяк на свой лад, он цитирует небольшой стихотворный фрагмент, который сочинил для собственного развлечения:
Любезные сверчки, без вашей песнився пища в котелке моем была бы пресной.Пойте как попало,мне и горя мало.Я знаю, котелки у самых башковитыхзаправлены тупейшим здравым смыслом,немыми тараканами набиты,и мысль в них протухла и закисла.Скажу вам не для смеха:звучит в них только эхо.
Таков дон Фульхенсио, которого дон Авито избрал себе руководителем в деле воспитания гения.
Когда дону Фульхенсио докладывают о приходе Карраскаля, он выходит в шлепанцах, кладет руку на плечо гостю и восклицает:
– Мир вам и наука, друг мой Авито! Рад вас видеть!..
– Вы великодушны ко мне, как всегда, дон Фульхенсио… Я немного взмок; до вас так далеко… Теряешь много времени на то, чтобы преодолеть пространство…
– Почти столько же, сколько преодолеваешь пространства, чтобы убить время… Ну, как ваша роль?
Дон Авито немного смущен глубокой проницательностью философа и, прочтя у входа в кабинет надпись «Цель человека – наука», оборачивается к своему учителю и робко спрашивает:
– А цель науки?
– Составить каталог вселенной!
– Для чего?
– Чтобы вернуть ее господу богу в полном порядке, с рационально выполненной инвентаризацией всего сущего…
– Богу… богу… – лепечет Карраскаль.
– Да, богу, именно богу! – повторяет дон Фульхенсио с загадочной улыбкой.
– Так вы теперь верите в бога? – в панике спрашивает ученик.
– Пока он верит в меня. – Тут философ, епископским жестом подняв десницу, просит: – Одну минуту, Авито.
Дон Фульхенсио поджимает губы и обращает очи долу – верный знак рождения афоризма, затем берет четвертушку бумаги и что-то пишет, то ли кусочек молитвы «Отче наш», то ли выводит каракули без какого бы то ни было смысла. Меж тем внутренний голос шепчет Карраскалю: «Ты пал… снова пал… падаешь и будешь падать сто раз… Перед тобой шарлатан, в душе этот человек смеется над тобой…» Авито, возмущенный такой небывалой наглостью, говорит своему персональному бесу: «Замолчи, нахал! Молчи! Что ты понимаешь, глупец!»
– Прошу вас дальше, Авито.
– Дальше? Но я же еще ничего не сказал.