Авель Санчес

– Почему же дикость? Напротив, весьма мудрое учреждение. Исповедь дает возможность грешить безбоязненно, поскольку любой согрешивший заранее знает, что грех ему будет прощен. Разве не так, Хоакин?

– Понятно, если человек не покается, то и не…

– Да, да, сын мой, человек покается, затем согрешит, снова покается и снова согрешит, а так как он знает, что, согрешив, покается и, покаявшись, снова согрешит, то вот он и начинает каяться и грешить одновременно. Правильно?

– Человеческая душа – потемки, – наставительно произнес Леон Гомес.

– Сделай милость, не говори пошлости! – перебил его Федерико.

– Почему же я говорю пошлости?

– Всякая философическая сентенция, всякая аксиома, всякое напыщенное обобщение, да еще облеченное в форму афоризма, – пошлость.

– А что же в таком случае представляет собой сама философия?

– Нет никакой философии, кроме той, что мы тут разводим…

– И заключается она в перемывании косточек своего ближнего.

– Правильно. Зато ничто другое и не идет ему так на пользу.

Когда пришла пора расходиться, Федерико подошел к Хоакину и спросил, не собирается ли тот домой, потому что он с удовольствием бы его проводил хотя бы часть пути. Когда же Хоакин ответил, что ему еще нужно нанести визит тут, совсем неподалеку, Федерико сказал:

– Понятно, ты просто хочешь отделаться от меня, Хочешь остаться один. Понимаю тебя.

– Что же тут понятного?

– Одиночество – это лучшее, что может быть на свете. Но когда одиночество станет тебе невмоготу, приходи ко мне. Никто не сумеет отвлечь тебя от твоих горестей лучше меня.

– А как же собственные твои горести? – поддел его Хоакин.

– Вздор! Кого они могут интересовать?…

И они расстались.

XXIII

Бродил по городу один бедный-пребедный человек, родом из Арагона, отец пятерых детей; зарабатывал он на жизнь чем мог, когда – перепиской, когда – чем придется. Бедняга частенько обращался к своим друзьям и знакомым – если, конечно, предположить, что таковые могут быть у подобного человека, – выклянчивая у них под различными предлогами два-три дуро в долг. Или, что было самое грустное, досылал кого-нибудь из своих сыновей, а то и жену с просительными записочками. Хоакин иной раз оказывал ему помощь, чаще всего тогда когда его просили осмотреть кого-либо из заболевших членов этого семейства. Хоакин получал какое-то особенное удовольствие, оказывая помощь этому несчастному человеку. Он угадывал в нем жертву человеческой несправедливости.

Однажды он заговорил о нем с Авелем.